раньше не догадалась, – она, столь сообразительная, когда дело шло о бдительных сестрах, женах, матушках и дочках. С другой стороны, спрашивала себя Фанни, оставшись в комнате одна (– Мюриэль в это время истерически звала Майлзла), как женщине доказать, что она не занималась проституцией и не совращала святых отцов? Это очень трудно. Недостаточно сказать: «Я не такая и ничего такого не делала». Но, к счастью, появилась Мэнби и одним своим пристойным видом сразу рассеяла все подозрения. У Фанни осталась одна проблема: не рассмеяться, – вот она и кроила серьезную мину.
Впрочем, при взгляде на Мюриэль ей и в самом деле стало не до смеха.
– Давайте дружить, – сказала Фанни, шагнув к Мюриэль и чмокнув в щеку. – Давайте встречаться время от времени. Мне бы очень этого хотелось.
А Мюриэль, с превеликим трудом возвратив себя на позиции хозяйки, вся сжалась и только и сумела вымучить:
– Разве вы не поужинаете с нами?
Фанни ответила мимолетным объятием и объяснила, что из-за тумана должна поспешить домой.
Мэнби солидным видом подтвердила эту необходимость.
А Хислуп произнес блистательнейшую из своих речей – каждый слог был подобен бриллианту дивной огранки. Туманы, встающие в районе Бетнал-Грин на пути к собственно Лондону, заверил Хислуп, в это время года особенно вредоносны, и потому весьма благоразумно для леди Франсес будет отправиться домой прямо сейчас.
Тогда Фанни, перехватив взгляд Мюриэль (глаза, и без того измученные, были увеличены очками до карикатурного состояния), подалась к несчастной и в перерыве между двумя дружескими поцелуями попросила ее не переживать.
– Не переживайте, – шепнула Фанни. – Это пустяки, не стоящие внимания. Я вот ничуть не переживаю. И вам незачем.
Совет оказался для Мюриэль очередным потрясением: расшатал остатки ее устоев. Возможно ли, чтобы женщина, принятая за блудницу, не переживала по этому поводу? Да ей следует от стыда сгорать!
* * *
Фанни, сопровождаемая Мэнби, шла к автомобилю молча. Теперь получалось так, что, с точки зрения Хислупа, который замыкал процессию, фонари выхватывали из мрака только спину Фанни. Принужденный воспитанием к тому, чтобы вновь отложить свой ужин, Хислуп тоже молчал.
И хорошо, что он молчит, думала Фанни. Довольно с нее золотого голоса, наслушалась. Теперь, когда она посмотрела на бедняжку Мюриэль, когда узнала, на какое жалкое существование обрек ее Майлз, какие обеты она принесла по его принуждению, – золотому голосу уже не растрогать Фанни. Она обязательно сделает Мюриэль что-нибудь приятное: например, можно увезти ее куда-нибудь из этого жуткого района. Пусть отдохнет хоть несколько недель. Слава богу, Фанни не связала свою жизнь с этим религиозным фанатиком. Слава богу, она свою жизнь ни с кем не связала. Она ставит точку в истории с Майлзом. Фанни шла чуть впереди Майлза, подняв воротник до самых скул, чтобы мех фильтровал бетнал-гринские испарения, и остро чувствовала, что последовательно развязывается со всеми, кого относила к преданнейшим друзьям сердца. Сначала Джим (неужели с ним покончено не далее как сегодня?), теперь Майлз, а неделей раньше был Дуайт. Фанни приводит прошлое в порядок: избавляется от хлама. Или, может, это они, ее давние обожатели, поглощенные своими делами, потерявшие к Фанни всякий интерес, выметают ее из своих судеб?
От этой мысли веяло холодом. Невозможно, чтобы Фанни, некогда предмет поклонения всех этих мужчин, стала для них музейным экспонатом; чтобы будила в них любопытство сродни тому, которое чувствовала толпа, ожидая воскресения Лазаря. В то же время люди, которых она встречает впервые – вроде Мюриэль, – сразу видят в Фанни заблудшую душу. Наверное, она и есть заблудшая душа. Наверное, это общий людской удел – сбившись с пути, остаться в одиночестве.
Поистине такие мысли пробирают до костей не хуже тумана. Да и сам туман тоже делает свое промозглое дело. И мостовая грязна, и камни ее осклизлы. Тут не до разговоров.
– Да, Майлз? – произнесла Фанни, оборачиваясь и на мгновение отгибая меховой воротник, что прикрывал ее рот. Ей показалось, что Майлз дозрел до некоей речи, первые слова которой она пропустила мимо ушей.
Так и было, но Майлз повторил свою речь сначала.
– Нечего удивляться, Фанни, – произнес он, воспрянув при виде автомобиля, чувствуя, что должен объяснить поведение сестры и заодно сделать Фанни строгое наставление, – что Мюриэль встретила тебя, так сказать, по одежке, что приняла за ту, кем ты, как мне хочется верить, не являешься. Тот факт, что Мэнби по-прежнему тебе служит, укрепляет меня в этой вере.
Несколько секунд Фанни молчала. Затем, искоса взглянув на Хислупа, чуть улыбнулась и спросила:
– Ты огорчен?
– Огорчен, Фанни? Чем?
– Тем, спасать меня нет нужды, – ответила Фанни, решив, как видно, остаться верной себе до конца – то есть смущать, дезориентировать и причинять беспокойство.
Гриффитс был одним из тех шоферов, которым очень не по нраву ждать господ на холоде, особенно же – на холоде в таком районе, как Бетнал-Грин, поэтому, когда Фанни, усевшись, автоматически сказала: «Домой», – отвез ее на Чарлз-стрит, отлично зная, что Фанни имеет в виду отель «Кларидж». Чего не сделаешь в гневе!..
Содеянное им имело далекоидущие последствия, которые начались, едва автомобиль остановился возле дома на Чарлз-стрит, и продолжались еще несколько недель, причем самым неожиданным образом. В качестве старта чутье подсказало Фанни, что фасад за автомобильным окном отнюдь не клариджский. Она хотела уже спросить Гриффитса, зачем он ее сюда привез, и приказать ехать к «Клариджу», но тут в тиши воскресного вечера до нее донеслись звуки музыки, и, к своему изумлению, Фанни поняла, что летят они из ее собственного дома.
Музыку услышала и Мэнби, сидевшая на переднем сиденье. Ее полуоборот к госпоже выражал недоумение, зато Гриффитс, в отличие от Мэнби, был не столько удивлен, сколько доволен, потому что ненавидел дворецкого и чуял, что того ждут неприятности.
– Почему… – начала было Фанни, буравя взглядом окна второго этажа – то есть гостиной при столовой, откуда музыка и доносилась. Света в окнах, однако, не было. Весь дом стоял окутанный мраком.
За автомобильным окном возникла Мэнби и осведомилась:
– Ваша светлость желаете выйти и поглядеть?
– Да, пожалуй, – ответила Фанни.
И она вышла, своим ключом отперла парадную дверь, зажгла свет, протянула озираясь:
– Ну-ну…
Холл был завален одеждой – пальто, жакеты, шарфы и шляпы, а также галоши. Очевидно было, что в доме имеет место вечеринка, и столь же очевидно – по стилю и качеству одежды, – что развлекаются здесь слуги. Прослышав, что Фанни весь уикенд пробудет вдали от Лондона и вообще перебралась в «Кларидж», куда, конечно, и вернется,
