Отныне и навсегда - Роуэн Коулман

нему и села рядом. Шел дождь. Он не знал, кто я такая. Запах мокрой земли, звук дождя, ручка моего мальчика в моей – морщинистая и иссохшая с возрастом, чего никогда не будет у меня. Я прожила много жизней. Меня травили, преследовали, насиловали. Постепенно я приходила к личностной свободе, пониманию собственных желаний, гедонизму. Были и приключения, и опасность, и осознание того, что я могу быть самой собой, не извиняясь за это. Эти жизни сделали меня такой, какой ты меня знаешь. Человеком, который любит тебя и которого любишь ты.

– Остановись, – Бен закрывает лицо руками, а затем, пошатываясь, поднимается с дивана. – Слишком много всего. Мне нужно немного времени, чтобы во всем этом разобраться. Наверное, я лучше пойду.

– Бен, прошу тебя, не надо. Выглядишь совсем неважно. Останься тут, отдохни. Ты останься, а я пойду.

– Ну да, потому что ты у нас неуязвимая, – с горечью говорит он.

– Потому что я люблю тебя, – отвечаю я, – и хочу позаботиться о тебе.

Бен поджимает губы, будто пытаясь сдержать приливную волну печали. И тут ко мне приходит осознание: я доказала ему, что магия существует, но при этом не смогла спасти его. Ничего удивительного, что он хочет оказаться как можно дальше от меня.

– Я пойду, – говорит он.

Бен проходит мимо меня, и я его не останавливаю, лишь наблюдаю, как он пристегивает поводок к ошейнику Пабло.

Когда входная дверь закрывается, наша с Домиником фотография падает на пол.

Я снова одна.

Мы с Пабло выходим в ночь, не имея ни малейшего представления, куда направляемся.

Даже сейчас, когда утро еще окрашено в темно-фиолетовые тона, Лондон кишит людьми. Подражая их целеустремленности, мы ныряем из одной толпы в другую с таким видом, будто нам тоже есть куда идти. Если бы.

Они, быть может, действительно знают, куда им двигаться, я же просто пытаюсь очистить голову от мыслей и сбежать от собственного дефектного тела. Вот только в нем нет кнопки для активации процесса катапультирования. Все закончится в языках пламени.

Я иду не разбирая дороги. С обеих сторон меня окружают люди. Кажется, что хоть я и переставляю ноги, но все равно остаюсь на месте.

Я начал это приключение, надеясь на волшебство, а закончил его не только узрев невозможное, но и влюбившись в него. Даже сейчас, переходя оживленные дороги у Трафальгарской площади, где я встретил Виту, я не могу разобраться в собственных чувствах. Внутри лишь ощущение предательства и боль.

Я так хотел, чтобы магия существовала, и вот она существует. Просто не для меня.

Последним ударом стало расшифрованное послание. В тот момент я осознал, что надежды больше нет. Это чувство удвоилось и утроилось, когда из-за Мэрайи я наконец понял, что у моей возлюбленной впереди годы и годы, за которые она забудет нашу историю, а мне осталась всего пара мгновений, чтобы любить ее. За эти несколько дней Вита стала самой серьезной и необъятной любовью в моей жизни, а я в ее останусь лишь крупицей.

Каким-то образом мы спускаемся к реке. Пока мы двигаемся вдоль набережной, Пабло набирает скорость, уткнувшись носом в землю. Когда мы подходим к мосту Ватерлоо, рабочий день в Лондоне уже в самом разгаре. На середине моста я останавливаюсь, чтобы посмотреть на реку. Серебряный поток окружают металлические и бетонные сооружения, напоминающие лепестки цветка. В одной стороне видно, как город тянется ввысь и стекла небоскребов ловят осколки неба в свою сеть, в другой – над берегом реки возвышается здание парламента, шпили и зубцы которого напоминают о давно ушедшей эпохе.

Вита видела, как этот город строился и разрушался. Видела, как река замерзала настолько, что на ней можно было устраивать ярмарки, и как собор Святого Павла стоял среди дыма и огня во время бомбардировки «Блиц». Она вплела себя в историю данного места тысячью разноцветных нитей, и я повсюду замечаю проблески этой вышивки. Вся человеческая жизнь уходит корнями далеко в прошлое, совсем как река Темза направляется от своего истока к океанам времени, которые ее ждут.

Эти мысли заставляют меня чувствовать себя так, будто я стою слишком близко к краю очень высокой пропасти.

Пабло тянет поводок, мы минуем мост и спускаемся по ступенькам к Саут-Банку, затем поворачиваем налево и направляемся к Лондонскому глазу. Я смотрю на колесо обозрения и представляю, что время – это тоже колесо. Если бы я мог обернуть его вспять, то снова и снова проигрывал бы последние дни с Витой. Тогда мне было бы плевать, чем все закончится, потому что у нас всегда оставалось бы несколько прекрасных дней в запасе до того, как магия и реальность пойдут разными путями.

Мы попадаем в небольшой странный парк с извилистыми дорожками, прорезающими поросшие травой холмы. Голубь отдыхает на раскрытых страницах выброшенной газеты, белка взбегает по дереву, листья которого переливаются на свету. Вокруг много разных людей. Они все пришли сюда, объединились в этом моменте, прежде чем по отдельности продолжить свой путь.

Этот город так же прекрасен, как и все его жители. Красота жизни в каждой ее минуте. Даже той, что разбивает твое сердце. Даже той, что убивает тебя.

Вита проходила через это много раз в течение пятисот лет и все равно выбрала меня. Позволила себе любить.

Я устало сажусь на скамейку, роняю ноющую от боли голову на ладони. Почти всю свою жизнь я провел в полусне, выжидая, когда же она начнется. Прикосновение смерти научило меня жить. Я встретил Виту, которая взяла меня за руку и показала, что прячется за пределами повседневной рутины.

Может, у меня осталось не так много времени, но чудо еще может случиться. Просто не то, на которое я рассчитывал. Но если есть шанс, что я могу состариться, глядя на мягкие линии ее замечательного лица, то я готов рискнуть всем, что у меня осталось.

Я знаю, что делать.

Достаю телефон и набираю номер.

– Мистер Перрера? Это Бен Черч. Я готов обсудить операцию.

– Получается, – говорит Джек, наконец нарушая печальное молчание, повисшее между нами, – он теперь все знает?

– Да, – я опускаю голову. – Ты был прав, надо было раньше ему сказать. Мне казалось, что это будет тяжело, но видеть его таким шокированным и лишенным надежды… Еще