уже думала, что не смогу продолжать.
– Ноа… нужно продолжать, ты должна поднажать, Веснушка, еще разок… еще разок. – прошептал мне на ухо Николас. Я так крепко сжала его руки, что, казалось, сломала ему все пальцы.
– Я очень устала… – призналась я, расслабляясь после одной из многочисленных схваток. У меня болело все тело, казалось, что эпидуральная анестезия уже давно перестала действовать, и я просто молилась, чтобы все это скорее закончилось.
Я слышала, как врачи тихо переговаривались, говоря что-то о моем тазе и о том, что у ребенка недостаточно места для выхода. Я всегда знала: моя матка не создана для рождения детей.
– Ник… забери меня отсюда… Забери меня, я больше не могу терпеть эту боль, – умоляла я, плача, наблюдая, как его глаза наполняются слезами, как и мои.
– Когда это кончится, мы уйдем, милая, я возьму тебя с собой, куда захочешь, но пока тебе нужно поднапрячься.
Очередная схватка заставила мой живот стать каменным, я стиснула зубы и снова потужилась. Медсестры подбадривали меня, а врач продолжал настаивать на том, чтобы я тужилась. Кто-то положил мне на лоб мокрую тряпку, и, когда я заметила, что схватки прекратились, а ребенок все еще не вышел, захотелось умереть.
– Это не работает… – пожаловалась я.
– Доктор, она истощена! Сделайте что-нибудь, черт возьми!
– Делать кесарево сечение сейчас опасно для матери, – ответил гинеколог.
Я увидела, как Ник побледнел.
– Ноа… я хочу, чтобы вы тужились изо всех сил во время следующей схватки, хорошо? Я использую щипцы, чтобы извлечь ребенка, он должен выйти, наблюдается дистресс плода.
Мой ребенок страдал, он страдал из-за меня, страдал, потому что я не могла помочь ему выбраться.
– Сядьте, – сказал врач, и у меня едва хватило сил поднять голову. – Мистер Лейстер, сядьте позади нее так, чтобы она прижалась спиной к вашей груди.
Николас сделал, как ему сказали, его объятия, придали мне силы продолжать.
– Ты можешь, любовь моя… Давай, еще разок.
Следующая схватка последовала через несколько секунд. Я даже не знаю, откуда у меня взялась сила, но я крепко сжала руки Ника и тужилась, пока практически не потеряла сознание.
– Получается! – объявил доктор, и через минуту мы услышали плач очень рассерженного ребенка.
Я рухнула на Николаса, не в силах даже держать глаза открытыми.
– Ноа… он прекрасен… Посмотри на него, любовь моя.
Я открыла глаза, медсестра подошла с чем-то очень маленьким, завернутым в синее одеяло.
– Очень красивый мальчик, – сказала медсестра, протягивая его мне на руки.
Мои руки дрожали, и Ник помог мне прижать его к груди.
– Боже мой!.. – взволнованно воскликнула я.
Энди перестал плакать, как только услышал мой голос. Слезы выступили у меня на глазах, и я наклонилась, чтобы поцеловать его головку с черными волосиками.
– Он прекрасен… – я услышала, как Ник говорит мне на ухо. – Спасибо за него, Ноа. Я так тебя люблю, ты молодец.
В этот момент Эндрю открыл глаза и с любопытством посмотрел на нас. Два небесно-голубых глаза, заставили нас затаить дыхание: вылитый Ник.
Я не могла продолжать разглядывать его, потому что его забрали из моих рук.
– Он должен находиться в инкубаторе, пока мы не убедимся, что все в порядке. Этот малыш очень хотел родиться.
Я сильно прикусила губу, когда услышала, как он плачет, разъяренная тем, что его снова беспокоят. Ему было так комфортно со мной…
Эндрю Морган Лейстер родился в июльскую субботу и весил ровно два килограмма. Он провел две ночи в инкубаторе, пока я, наконец, не смогла забрать его. Через несколько часов меня отпустили, и Ник отвез нас домой, чтобы мы могли отдохнуть. Я все еще чувствовала себя вялой и истощенной. Я не спала, беспокоясь о своем драгоценном ребенке, который в тот момент безмятежно спал в автокресле на заднем сиденье.
Ник не отходил от меня ни на минуту, он так же устал, как и я, но казался счастливее, чем когда-либо.
Родители приехали в больницу, все были без ума от Эндрю, все хотели его обнять, покачать на руках, убаюкать, но мой сынишка нашел покой только в моих руках.
Когда мы вернулись домой, я обнаружила кучу воздушных шаров и подарочные корзины с открытками и поздравлениями. Когда мы выходили из больницы, нас окружили журналисты, но они уж точно не хотели поздравить нас.
Ник спустил коляску с Энди, и я была благодарна, что смогла вернуться домой. Последние несколько дней были сумасшедшими.
Я взяла ребенка на руки и подошла к кровати. Ник подошел ко мне сзади. Нужно было уложить Эндрю спать в его кроватку, ту самую кроватку, которую мы приготовили для него в его же комнате, но было больно даже думать о том, чтобы оставить его там одного. Мы спали вместе, с Энди между нами.
– Не могу поверить, что он уже здесь, с нами, – признался Ник, проводя пальцем по розовым щекам Эндрю.
– Он самый милый ребенок, которого я когда-либо видела, – заявила я, наклоняясь, чтобы понюхать его головку. Пахло так приятно…
Я считала так не потому, что была его матерью, а потому, что он и правда был прекрасным ребенком. Голубые глаза и пухлые щеки. Дженна подарила маленький бирюзово-синий наряд с надписью «Я номер 1» в центре.
Я улыбнулась, счастливая быть дома, быть с Ником, и что худшее уже позади… По крайней мере, я так думала.
Как бы странно это ни звучало, нам не составило труда адаптироваться к Энди. Он не был младенцем, который весь день плакал, наоборот, иногда нам приходилось его будить, чтобы покормить.
По какой-то неизвестной причине я могла кормить его грудью только первые две недели после рождения. Потом стала замечать, что ребенок с трудом сосет грудь и что я больше не могу его кормить. Мне было больно терять эту особую связь с ним, нет ничего более волшебного, чем кормить ребенка, но ничего нельзя было сделать.
– Посмотри на это с положительной стороны, – сказала Дженна, баюкая Энди и восторженно наблюдая за ним. – Твоя грудь не отвалится.
Я закатила глаза. Если бы у нее когда-нибудь был ребенок, она бы поняла, почему я так подавлена.
– Я хочу одного, – заявила Дженна, застав меня врасплох.
Я рассмеялась, продолжая складывать одежду Энди в шкаф. У него было так много одежды, что он не успел бы и половину из этого поносить. Эндрю рос как на дрожжах, а ведь родился совсем крошечным. Теперь он весил почти четыре с половиной килограмма.
– Скажи Лайону, – сказал я, сидя напротив и наблюдая, как соска покачивается во рту Энди. Из-за того, что он не мог сосать грудь, у него появилась новая зависимость. У Эндрю невозможно было отобрать соску.
– Я ему говорила… Но он хочет подождать, – гримасничая объяснила она. – Нужно провернуть трюк с покушением.
– Дженна! – воскликнула я, широко раскрыв глаза.
Подруга засмеялась, и ее смех разбудил ребенка. Я взяла его из рук подруги и стала укачивать, чтобы он снова заснул.
– Шутка! – ответила Дженна, посмеиваясь над моей реакцией.
Через некоторое время они с Лайоном ушли, а Ник пришел ко мне. Я сидела на диване с Энди, проснувшимся, но спокойным в моих руках. Его глазки не отрывались от моих, казалось, он хотел мне что-то сказать.
Ник поцеловал меня в макушку и сел напротив на подставку для ног.
– Так лучше видно, – сказал он, улыбаясь, перегнувшись через колени и устремив взгляд на нас обоих.
– Не могу поверить, что прошло уже три недели с тех пор, как я пыталась родить этого малыша, – сказала я, запуская пальцы в его темные волосы. Его кожа была такой мягкой, что я могла часами гладить ее.
– Я хотел тебе кое-что сказать, Ноа, – объявил Ник, внезапно став серьезным. Я посмотрела на него.
– Что-то не так?
Было видно, что он нервничал, потому что суд над человеком, который стрелял в него, состоится уже через две недели. Мы все с нетерпением ждали момента, когда этого ублюдка посадят за решетку.
– Все в порядке… хотя, на самом деле, кое-что не так, – сказал он, беря меня за руку и целуя костяшки пальцев. – Я хотел сказать, что ты сделала меня самым счастливым человеком на свете, Веснушка, – сказал он, наклоняясь и целуя в макушку Энди, который уже закрыл глаза и снова уснул, ничего не заметив. – Все, через что мы прошли, все ситуации, с которыми нам пришлось столкнуться вместе… Прошло много времени с первого поцелуя в машине летней ночью под звездами. Я помню, что только и искал предлог, чтобы поцеловать тебя, прикоснуться
