того, как я приближалась к дому.
Доехав до опушки леса, я остановила машину и выключила фары на тот случай, если в доме кто-то есть. Мой план состоял в том, чтобы незамеченной проскользнуть на кладбище, сделать все необходимое и вернуться домой до того, как снег повалит сильнее и перекроет дороги. Когда я вышла из дома, этот план казался четким, и только теперь, когда уже было слишком поздно, начались перепады уверенности в себе, необходимой для его успешного выполнения. Я взглянула на свой телефон. Я знала: одного моего звонка о помощи будет достаточно. Но я должна была рискнуть. А если не получится, то я позвоню.
Я посмотрела на темную дорогу: снег отражал окружающий свет, словно небесный фонарик, облегчая видимость. Вздохнув, я потянулась к полу пассажирского сиденья и взяла зонтик Джейн. Собравшись с силами, настроившись противостоять холоду и снегу, я выпрыгнула из машины и пошла по тонкому снежному покрову, но, не дойдя до главного подъезда, остановилась, чтобы остаться незамеченной. Увидев, что в доме не горит свет, я с облегчением вздохнула. Очертаний машины на подъездной дорожке я тоже не заметила. Либо Энтони и Марк остались в городе, не желая рисковать в такую погоду, либо они еще не вычислили последнюю подсказку.
Ощутив облегчение, я вернулась к машине. Включив фары, я проехала мимо дома к кладбищу и остановилась перед главными воротами. Свет фар проникал сквозь черные решетки и отражался от пухлых снежинок. Поставив машину на стоянку, я, не выключая фары и дворники, достала из-под сиденья рисунки и карту, которые Джейн положила туда, когда мы вышли из ее дома.
Отодвинув сиденье, я положила карту на руль, чтобы сориентироваться относительно четырех сделанных черным маркером меток, обозначавших места на кладбище. Я посмотрела на ворота и прилегающие секции забора, затем снова на карту и поняла, что края рисунков соответствуют орнаменту железных кладбищенских ворот.
Подобно красным огням на полу самолета, ведущим пассажира к аварийному выходу, орнамент ограды служил той же цели, указывая охотнику за сокровищами то, как далеко нужно идти вглубь кладбища, прежде чем свернуть влево или вправо к каждой точке на дорожке. Просто блестящая идея! Я повернула голову, чтобы поделиться этой мыслью с Джеком, но тотчас вспомнила, что я здесь одна.
Я вспомнила и то, как Ивонна говорила нам, что с тех пор, как Элиза, Лоренс и Александр были погребены в мавзолее в 1782 году, на кладбище больше не было захоронений. Нам ни разу не пришло в голову спросить, почему, хотя на протяжении двух веков в Галлен-Холле жили люди и наверняка умирали в этот период. Мораторий на захоронения был частью главной подсказки Кэрролтона Вандерхорста, и мы полностью упустили его из виду.
Чтобы не намочить бумагу, я вытащила телефон и сфотографировала карту с отмеченными на ней точками, затем рисунок каждой секции забора, которую мне предстояло найти. Имея снимки на телефоне, я могла их увеличить, чтобы было легче увидеть замысловатый орнамент.
Я отправила эсэмэску Джейн и сообщила ей, что прибыла на место, что Марка или Энтони не видно и что я собираюсь отправиться на кладбище. Я не стала писать о густых хлопьях снега, которые теперь тихо опускались на мое ветровое стекло. Нажав «ОТПРАВИТЬ», я сунула телефон в карман пальто. Ладно, займусь этим позже. Если получится. Я открыла багажник, пониже натянула шапку на уши и вышла из машины.
Воздух был пропитан запахом пороха. Тишину падающего снега нарушало звяканье конской сбруи. Я быстро достала из багажника походный фонарь, точно зная, что я не одна. Высоко подняв его, я описала круг, но не увидела никого, ни мертвого, ни живого, лишь ощутила запах конского пота и кожи, теперь смешанный с запахом пороха.
– Элиза? – позвала я, скорее потому, что хотела услышать звук человеческого голоса, нежели потому, что я ожидала услышать ее ответ. Но она была там. Я чувствовала ее присутствие, теплое и успокаивающее, как будто она знала, что я хочу раскрыть правду о ее смерти. И, возможно, даже рассказать миру, что она была патриоткой и оставалась верна своему долгу, хотя сердце звало ее в другом направлении.
Освещая себе путь походным фонариком, я прошла в незапертые передние ворота. Здесь я вытащила телефон, чтобы получить доступ к карте и с ее помощью найти первое место. Из-за древнего обелиска в дальней части кладбища появилась темная тень. Я тотчас направила луч вверх, пытаясь выяснить, кто – или что – это было. В ушах шумела кровь, судорожное дыхание вырывалось морозными облачками. Я на пару секунд застыла в полной неподвижности. Мой взгляд был прикован к тому месту, но там больше ничего не двигалось.
Лязг железа заставил меня вздрогнуть. Направив луч фонарика на мавзолей, я поняла, что это, похоже, захлопнулась дверь. Кстати, странно, а почему до этого она была открыта? Шепчущиеся голоса доносились сзади и впереди меня. Снег приглушал слова, отчего было невозможно разобрать, о чем они говорили.
Мои подошвы хрустели по замерзшей траве и тонкому слою снега. Я старалась избегать впадин, где, как предупредила меня Софи, находились самые старые деревянные гробы. Некоторые из них были сложены в три, и то и в четыре слоя и давно истлели под землей, и земля над этими впадинами стала опасна для ходьбы. При мысли о том, что я могу соскользнуть в яму, где буду погребена заживо, оставшись одна, и где никто не услышит моего крика, я вздрогнула. По крайней мере, здесь не было никого, кто мог бы мне помочь.
Я посветила фонариком на забор, изучая рисунок на каждой панели и сравнивая его с картинкой в телефоне. Снег теперь падал быстрее, и мне приходилось постоянно стирать его с экрана. Я дошла до середины забора, когда, сопоставив узор с краем кирпичного пазла, поняла, что мне пора повернуть направо и направиться в середину кладбища.
Шепот, звучавший теперь громче, походил на насмешку или угрозу. Я остановилась и прислушалась, и среди прочих слов, почти заглушенных падающим снегом, различила одно. Предатели. Я подавила страх и неуверенность. Я по натуре не слишком храбра, но в тот момент у меня не было другого выхода.
Я обошла небольшое углубление в земле и едва не споткнулась о надгробие. Взглянув на карту, чтобы убедиться, что нахожусь в нужном месте, я посветила фонариком на ее темную поверхность. Слова были стерты временем, но все еще разборчивы. Наклонившись ближе, я прочитала имя: ГЕРА. Я поднесла фонарик поближе, пытаясь найти фамилию или даты, но их не было. Я присела на корточки, чтобы изучить самый низ, и даже соскребла снег, чтобы убедиться, что ничего не пропустила. Откинувшись на пятки, я рассматривала резьбу, которую легко мог не заметить сторонний наблюдатель.
Это было павлинье перо, длинное и тонкое, с четко обозначенным на его конце глазом. Не будь мне так холодно и страшно, возможно, я оценила бы хитрость всего этого. Я вспомнила, как Энтони упоминал, что Элиза хоронила своих любимых павлинов на кладбище, и как во время моего предыдущего визита я видела около дюжины камней, на которых были только имена. Вплоть до самой Гражданской войны, когда была съедена последняя птица, семья, по-видимому, продолжала хоронить здесь птиц, преднамеренно или нет, помогая скрыть четыре могилы, которые, я уверена, были отмечены на карте.
Воодушевленная своим успехом, я вонзила каблук в землю перед камнем и взрыхлила сухую траву и грязь, чтобы уже без карты снова найти его, при условии, конечно, что снег скоро прекратится. Я вновь взглянула на карту. Мои
