И притворяюсь, будто не видела.
Я улыбаюсь, и он смеется – мрачно и коварно.
Черт.
Мак швыряет в сторону огнетушитель, и мы отходим, глядя на обуглившийся мусор в центре площадки. Сетки на кольцах все еще в языках пламени, но школе огонь не угрожает.
– Как по мне, это чуть ли не хуже, чем если бы школа загорелась, – спустя мгновение произносит Мак.
– Да уж, это пощечина, – вздыхаю я.
Мак хлопает меня по плечу.
– Я на всякий случай проверю забор сзади.
– Иди, – киваю я и смотрю на Баса.
Теперь, когда паника сошла на нет, он отошел от нас на несколько футов. А когда примчался Мак, Бас ни минуты не сомневался. Он всегда был готов поехать куда угодно за нами. И даже сейчас, несмотря на желание съесть меня заживо, он все еще целиком и полностью с нами, чтоб его.
Этот засранец остался Бреем, хоть теперь он и занят построением собственной империи.
Бас стоит, потирая шею, и смотрит на небо. Уже темно, и видны звезды. Готов поспорить, он думает о Бриэль, и в голове у него хаос, он не знает, что делать. Он хочет поступить правильно, не сомневаюсь, но ответ для него не очевиден.
– Поговори с ним, брат. Объясни все, – прошу я Кэптена.
– Объяснить что, брат? – Кэп кладет руку мне на плечо. – Как ты думаешь, Фениксу не понадобятся доказательства, что там в голове у человека, которому Зоуи отдаст свое сердце? Надеюсь, он не спалит дом ради того, чтобы это узнать?
На губах у меня появляется улыбка.
– Не будь так уверен, Кэп. Он же Брейшо. И он сожжет весь мир вокруг, когда время придет.
У Кэпа вырывается смешок, он пристально смотрит мне в глаза.
– Скажи все сам, брат. Сделай это. Возьми то, что принадлежит тебе. Она этого хочет. А Бас? Ему нужно, чтобы ты это сделал, даже если он еще этого не понимает.
Набираю полную грудь воздуха и киваю.
– Я тебя понял, Кэп.
Разворачиваюсь и подхожу к Бишопу.
Он замечает меня боковым зрением, достает из кармана сигарету и подносит ко рту. Я жду, пока он прикурит и затянется.
Бас со вздохом запрокидывает голову назад.
– Она такая хрупкая, чувак. Ты ее уничтожишь.
– Ты думаешь, я этого не знаю? – Я смеюсь, хотя это ни капли не смешно. – Думаешь, я не предупреждал ее? Не боролся всеми гребаными способами? Нет, я все это делал. Можешь спросить ее, и тебе не понравится то, что она расскажет. Я отталкивал ее снова и снова, но эта хрупкая девочка отказалась даже слушать. Отказалась принимать мои уловки. Говорю тебе, Бишоп, она сильнее, чем ты думаешь, упрямее, чем я мог себе представить, и, в отличие от меня, дело не в ее кулаках. Дело в ее чертовом духе. И разуме. Во всем, что кроме.
Бас отводит взгляд, ковыряет носком ботинка землю, а когда снова поднимает на меня глаза, в них светится ожесточение.
– Я хочу забрать ее с собой.
– Ну, ты опоздал и к тому же проявил себя не с лучшей стороны, – кричу я. – Где ты был последние четыре года? Ты имеешь хоть какое-то представление о том, через что она прошла?
Бас снова в ярости.
– Не смей спрашивать меня о том, что касается моей сестры. Я люблю ее больше всего на свете. Больше всех остальных!
– Не больше, чем я, – бью себя в грудь. – Вот так, чувак.
Шагаю вперед, и он прищуривает глаза.
– Я люблю ее так сильно, что моя собственная душа уже не принадлежит мне – она целиком подчинена ей. Бриэль сказала, что она внутри меня, и она права. Каждая гребаная кость в моем теле тянется к ней. Я больше не боюсь признаться, что буду ничем, просто, на хрен, ничем без нее. Я боготворю эту девушку.
– Забавно слышать такое от парня, который пытался ее прогнать, – бурчит он.
Правда выплескивается из меня подобно рвоте:
– Больше всего на свете она хотела вернуть свою семью, одного-единственного человека, кто защищал ее всю жизнь, кто был рядом с ней. Брата, из-за которого ее избивали, сам знаешь. Брата, для которого она готова сделать что угодно, если он попросит, а ты собираешься попросить, Бишоп. Ты собираешься попросить уехать с тобой, и в конце концов она может согласиться, потому что именно тебя так ждала все эти годы. Ты – ее гребаная семья, – я мотаю головой, – а я… я был всего лишь заменой.
Бас чертыхается, потом заставляет себя посмотреть мне в глаза.
– Скажи мне, Брейшо, ты бы принял пулю вместо нее?
– С радостью и без колебаний. И я бы не допустил расправы.
Он бледнеет, его ноздри раздуваются.
– Она тебе рассказала…
– Да, Бас. О машине, которую тебе подарила мать, о пуле, о жизни, которую ты ей обещал, но так и не дал. Она смотрела на все не так, пока не наткнулась на твой развороченный «Кутлас» и не поняла, что тебя тут нет. Кстати, только поэтому она сюда и приехала. Не для того, чтобы ослушаться, и не потому, что я ее заставил. Это никак не было связано со мной. Она приехала из-за тебя.
Он фыркает, но невесело.
– А почему она осталась после этого? Почему не позвонила мне, не задала вопросы?
– Готов поспорить, она пыталась, идиот. Может, не для того, чтобы наехать на тебя, но я знаю, что она, черт возьми, звонила.
Бишоп стискивает челюсти, а я продолжаю:
– Разве это, твою мать, не очевидно? Бриэль тебя любит, и она боялась того, что ты мог сказать. Потому что ей здесь нравится, и она испугалась, когда поняла, что может быть счастлива там, где тебя нет. Она впервые увидела: то, что она знает, это еще не все, что есть вокруг. Она могла дать больше и обрести больше.
Он мотает головой
– Она должна была жить здоровой, счастливой жизнью. Нормальной жизнью, черт побери.
– Она наполовину ты, чувак, – я пожимаю плечами, и он пронизывает меня взглядом. – Нормальное – это не про нее. Она предназначена для большего.
Бас проводит ладонями по лицу.
– Реально, чувак? – Его руки безвольно опускаются. – Это все серьезно? – Он встает прямо передо мной и гневно смотрит. – Ты ее любишь всем сердцем? До глубины твоей черной, мать твою, души? Так, чтобы забыть про все остальное, всех остальных?
– Я не вижу никого, кроме нее. Я уже сказал тебе, внутри меня не осталось ничего моего. Я весь в
