Ознакомительная версия.
– Ладно, успокойся ты. Давай лучше думать, что делать теперь… Где Сергеич, не знаешь? Что там сообщили со станции насчет поездов? От них никогда ничего не добьешься, сколько раз уже посылали запрос… И надо опросить повторно частный сектор – вдруг кто-то все же что-нибудь видел…
– Херня это все. Ничего не будет. Еще один «висяк»…
– Не факт. Мы не разработали еще всех версий…
– Иди ты со своими версиями в жопу… Ты первый год работаешь, а я уже четыре. И я могу тебе сказать конкретно: дела такие очень редко раскрываются, если не по горячим… Так что, бля, опять не будет премии…
Юра сидел на диване в своей комнате, курил. Играл King Crimson, альбом «Larks’ Tongs in Aspic». Юра сделал затяжку, поднялся с дивана, подошел к окну, посмотрел на пасмурное небо, дома, кусок берега реки и железнодорожный мост. По мосту катился товарный состав – черные и желтоватые цистерны вперемежку.
Юра потушил в пепельнице сигарету, подошел к бобиннику, нажал на «стоп», включил приемник «Океан-214», покрутил ручку настройки волны.
– …Вы слушаете «Голос Америки». Советские войска продолжают ожесточенные бои за город Хост, находящийся на юго-востоке страны, в провинции Пактия, в тридцати километрах от пакистанской границы. Город уже несколько лет находится в осаде. Аэродром Хоста служит базой…
В прихожей зазвонил телефон – один звонок за другим: межгород. Юра подошел, взял трубку.
– Алло, – сказал голос девушки.
– Алло. Привет, Анюта. Что ты так неуверенно?
– Привет… А я всегда, когда тебе звоню, путаю ваши голоса – твой и твоего отца… По-моему, похожи…
– А по-моему, совсем нет…
– Ну вот, опять ты мне противоречишь… Две недели не виделись, и…
– Да нет, все нормально…
– Когда приедешь? На следующие выходные?
– Не знаю… Наверно…
– А что такое? И вообще, какой-то ты невеселый…
– Да нет особых причин веселиться. Расследование – в тупике, погода говняная…
– Давай только без таких слов. Ты знаешь, я не люблю… И вообще, я тебе говорила, что не надо идти в прокуратуру…
– А куда мне было идти?
– Ну, хотя бы в суд, как я. У тебя ведь возможностей было много – один из лучших студентов потока. Поговорил бы с Терентьевым, с Хрусталевичем… Они б помогли, пристроили… Никто тебя не заставлял возвращаться в свою дыру. В крайнем случае, мой папа готов был помочь. Это все ты – нет, нет, не хочу…
– Ладно, давай не будем про это…
– Да, да, да… «Разговор на эту тему портит нервную систему»… А сегодня, кстати, знаменательный день… Помнишь, какой?
– День космонавтики?
– Ты что, издеваешься? Неужели не помнишь? Ровно три года назад…
– Да, помню, конечно. Это я так, притворился…
– Ничего ты не притворился. Просто забыл. А я помню все. Мы встретились у памятника Калинину – я назначила там специально, потому что рядом с домом – чтобы если что не так, пойти домой, смотреть «Шерлока Холмса»… Но все было, как надо. Ты подарил цветы. Три розы. И мы пошли в парк Челюскинцев… Не понимаю, как ты мог забыть…
– Ничего я не забыл. Мы еще катались на «Супер-Восемь»… И ты пищала и боялась выронить цветы…
Юра подошел к двухэтажному серому зданию. Рядом с входом висела табличка: «Профессионально-техническое училище № 70 химиков». За училищем торчала девятиэтажная коробка общежития.
Юра поднялся на крыльцо. У двери ждал Саша в черной кожаной куртке, джинсах и кроссовках «Адидас». На плече у него висел чехол с электрогитарой. Парни поздоровались за руку, зашли внутрь. Саша кивнул сторожу – деду в пиджаке с орденскими колодками.
– Мы – к завклубом, как обычно…
Дед еще раз кивнул. Парни начали подниматься по лестнице.
– Видел, я «кроссы» себе взял? – спросил Саша. – Московский «Адидас», лицензионный. Какая-то там фабрика стала выпускать. Игорь – клавишник, ну, с которым я в «Днепре» играю, – ездил к родственникам, ну и записался в очередь за ними. Но пока он достоялся, размеры все закончились, пришлось брать сорок первый. А у него – сорок шестой. Зато мне – как раз. Вот он и сдал их мне за семьдесят.
* * *
В тесной каморке шла репетиция группы. Музыкантов было четверо: Саша-гитарист, басист, барабанщик и вокалист. Юра сидел в углу у стены между старыми усилителями и колонками. Вокалист в синей майке с надписью «Футбол» и силуэтами двух игроков орал в микрофон:
Уходи отсюда, здесь не музей!
Здесь побывали толпы людей,
Уходи отсюда, здесь не музей,
Здесь побывали толпы блядей!
Песня закончилась. Саша глянул на Юру.
– Ну, что скажешь?
– По-моему, классно. Жалко только, что все это – партизанщина. Открыто играть такое вы нигде не сможете… Не дадут…
– Ты – пессимист. Не хочешь верить, что что-то меняется. Скоро все будет можно… Ну, не все, но многое… И тогда я брошу свой сраный ресторанный бэнд и буду играть только с чуваками…
– «Металл» уже разрешили, – сказал басист, волосатый парень в майке с набитыми трафаретом буквами «AC/DC». – Мне говорили, что в Москве уже группа есть – снимают «Айрон Мэйден» один в один, только по-русски. Причем филармоническая группа, не любительская. Вроде, должны к нам приехать летом…
– Ну что, сыграем «Дядю Степу»? – спросил Саша.
– О'кей, погнали, – сказал в микрофон вокалист.
Барабанщик отстучал палочками три удара, вступили остальные. Вокалист заорал:
Он шагает по району!
От двора и до двора!
И опять на нем погоны!
С пистолетом кобура!
Он с кокардой на фуражке,
Он в шинели под ремнем,
Герб страны блестит на пряжке —
Дядя Степа – ментальон!
* * *
Гитары стояли, прислоненные к стенам. Музыканты и Юра сидели на стульях вокруг табурета барабанщика. На табурете стояли две бутылки портвейна «777» и несколько разномастных стаканов и чашек.
– Вы автору текста как, заплатили? – спросил, улыбаясь, Юра. – В смысле, «Дяди Степы»…
– Ага. – Вокалист кивнул. – Отправили бандеролью бутылку портвейна. Ему деньги не нужны. Он и так уже миллионер…
– Ну, он, может, и нет, а вот Антонов – точно. – Саша взял стакан, сделал глоток. – Говорят, что у него на сберкнижке – полтора миллиона рублей…
– Кто говорит? – спросил барабанщик.
– У Сэма в Москве живет тетка, а ее муж – какой-то там хрен в «Союзконцерте». Вот он говорил…
– Гонит он. – Барабанщик тряхнул волосатой головой. – Не может быть такого. Ни у кого в Союзе таких денег нет. Даже у Горбачева…
– Ты-то откуда знаешь? – спросил Саша. – Особенно про Горбачева…
Барабанщик пожал плечами.
– Ладно, давайте лучше выпьем, – предложил Саша. – За будущее рок-музыки в СССР.
Парни чокнулись, выпили.
– Шура у нас, можно сказать, потомственный музыкант, – сказал Саша, кивая на барабанщика. – Его дядя еще в начале семидесятых играл в группе. Он тогда в «машинке» учился, и там сделали «бэнд». Типа, художественная самодеятельность. «Снимали» «Лед Зеппелин», «Дип Перпл» – причем целыми альбомами. А в свободное время бухали, пользовали студенток. Потом про их эту малину узнали – «бэнд» разогнали, а в газете напечатали фельетон: типа, советские студенты, а ведут буржуазный образ жизни…
– А начальство училища про твою деятельность здесь знает? – спросил Юра у Шуры. – В смысле, про репетиции…
– А никто не вникает особо. Они знают, что я как завклубом веду вокально-инструментальный ансамбль. И он имеет право репетировать в любые дни – хоть в будние, хоть в выходные…
– А он на самом деле существует – ну, ансамбль?
Шура мотнул головой.
– «Пэтэушникам» ансамбль до лампочки. Мои функции завклуба в общем сводятся к тому, чтобы устроить дискотеку раз в две-три недели. Я специально записал для них музона – Челентано, Тото Кутуньо, «Оттаван», «Рикки энд Повери». Пролетариат тащится…
– Ну, вы даете, хлопцы… – сказал Сергеич. Юра и Сергей стояли у его стола. – Стоит взять отгул – и сразу все заглохло. Как дети… Сами, что ли, позвонить на станцию не можете?
– Звонили, – сказал Юра. – Там сказали, что отправят письменный ответ…
– Я им отправлю… Бюрократы недоделанные… Сейчас закончим – сразу позвоню. Так, значится, что мы имеем?
– Почти что ничего, – ответил Сергей. – Вот Королев отпал. Других таких подозреваемых нет – ну, из тех, кто был замешан в изнасилованиях. Связи разрабатывать мы прекратили – вероятность, что знакомый, малая…
– Значится, вы что хотите мне сказать? Что дело надо списывать в архив, так, что ли? Или нет? Не, вы как дети малые! Вас что, в институте не учили? Работаете, что ли, первый день? Раз нет концов, значит, ищите! Вы поймите, хлопцы, это проще всего – сказать, что сделали все, что могли, и все. Расписаться в собственном бессилии. Все, концы в воду, дело – «висяк»… Вы ж молодые еще, мозги свежие должны быть. Надо подумать, здесь покопаться, там… Это не то, что я, старый хрыч…
Ознакомительная версия.
