— Назад! — закричал он. — Оставьте его мне.
— Бери его! Убей, как собаку! — раздалось в ответ со всех сторон.
— Ну, берегитесь! — сказал Губерт. — Я не позволю шутить со мной.
Однако долговязый обидчик Губерта был убежден в своем превосходстве и первым бросился на Губерта. К тому же сокамерники всячески поддерживали его. Но едва только он подскочил к Губерту, как тот, схватив его за талию, как ребенка, легко приподнял и бросил на пол. Это произвело на остальных сильное впечатление. Ничего подобного они не ожидали и от Губерта отступили. Долговязый поднялся и протянул Губерту руку.
— Забудем о нашей ссоре, — сказал он. — Будем друзьями. И пусть кто попробует его тронуть! — угрожающе повернулся он к остальным.
Губерт согласно кивнул и сел на завоеванный табурет.
— Садитесь сюда, к нам, — пригласил его долговязый.
— Дайте мне посидеть одному, — отказался от приглашения Губерт.
— Наверное, считает себя особенным, — заметил кто-то.
Вполне возможно, что ссора вспыхнула бы вновь, не отворись в это время дверь камеры и не появись на ее пороге охранник.
— Вас требует судья, — сказал он Губерту.
Охранник привел его к маленькому человеку со светлой бородой с проседью и проницательными глазами. Это и был судья.
Взглянув на Губерта, он покачал головой и пробормотал: «Так, так…»
— Вы немец, — сказал он ему, — ваша внешность вполне сходится с имеющимся у меня описанием, согласно которому вы — Губерт Бухгардт, обвиняемый в убийстве.
Это уже забытое им обвинение застало Губерта врасплох, и он невольно выдал себя — изменившимся выражением лица.
— Вам лучше сказать правду, так как ложь все равно ни к чему не приведет, — продолжал судья. — Я сейчас же телеграфирую в Нью-Йорк, а до тех пор, пока нам не дадут инструкций, что с вами дальше делать, вы останетесь здесь.
Губерт не в состоянии был произнести ни слова. Преступление, которого он не совершал, продолжало преследовать его в самых отдаленных странах.
— Отведите Губерта Бухгардта в одиночную камеру, — приказал судья.
Опустив голову, Губерт пошел вслед за охранником. Все было кончено. Он даже не мог попытаться подкупить охранника, поскольку за душой не было ни гроша.
Губерта заперли в крохотной каморке с одним оконцем, забранным толстой решеткой. Вся мебель состояла из железной кровати, стула и стола.
Вечером сторож принес ему хлеба и воды и снова ушел, оставив его одного.
Дня через два в камеру пожаловал судья.
— Вас решено отправить в Нью-Йорк, — объявил он. — Завтра утром двинетесь в путь. Но не вздумайте бежать. Это станет для вас верной смертью.
— Я не боюсь смерти, — улыбнулся Губерт.
— Это ваше дело, — невозмутимо сказал судья, — но я обязан вас предупредить.
Судья ушел. Дальнейшее для Губерта стало ясным. На следующее утро в камеру к нему вошли тюремный надзиратель и солдат-конвоир, получивший приказ сопровождать арестованного в Нью-Йорк.
Путешествие должно было продлиться два дня. По дороге Губерту пришла мысль, что если ему удастся на ходу благополучно выскочить из поезда, то, возможно, он еще сможет спастись.
Дождавшись, когда карауливший его солдат задремал, Губерт быстро отворил дверь и выскочил. К несчастью, поезд в это время подходил к станции и пошел тише. Разбуженный стуком отворившейся двери, солдат в первую минуту не мог понять, что случилось, но, сообразив, тут же выглянул в окно и увидел не успевшего отбежать далеко от поезда Губерта, удалявшегося от железной дороги.
А поезд все замедлял ход.
Солдат вскинул ружье, прицелился в беглеца и выстрелил. Бежавший, словно внезапно натолкнувшись на что-то невидимое, остановился и упал. Пуля попала ему в легкое.
На станции солдат донес о случившемся и поспешил к раненому Губерту.
Его подняли, уложили в вагоне, и путешествие продолжалось, словно ничего не случилось.
XXXII. УМРИ, ДЕМОН!
Что же случилось с Лили? Неужели ее судьба оказалась столь же ужасной, как и у Губерта, любившего ее больше всего на свете и так тяжело поплатившегося за свою любовь. Ведь именно страстное желание увидеть Лили заставило его пойти в ту страшную ночь на встречу с ней и стало в дальнейшем причиной всех его несчастий.
В ночь, когда после прощания с Гагеном ей пришла мысль бежать из замка, Лили тоже чуть не погибла.
Она и не предполагала, что все удачные случайности подстроены графиней специально, чтобы погубить свою падчерицу.
Лили бежала между деревьями в глубокой темноте и не видела, как от дерева, где она получила свои удары, отделилась фигура и поспешила по ее следу. Но тут Лили упала без чувств, и преследователь тоже остановился, потеряв ее из виду. Не видно были ни зги, поэтому преследователь тыкался во все стороны, как слепой, и это спасло девушку. После бесполезных поисков в кромешной тьме нападавший повернул назад к замку.
В замке по-прежнему было тихо. Преследователь Лили поспешно отворил входную дверь и прошел в вестибюль, затем повернул направо, в коридор, который вел в боковую башню.
Ночной гость поднялся по лестнице и уж было собрался толкнуть тяжелую железную дверь в башню, как вдруг услышал в коридоре звук шагов. Он замер на мгновение — неужто кто-то проснулся и встал? Или это сама графиня спешит узнать о результатах покушения на Лили?
По коридору кто-то шел со свечой. И вот свет от свечи упал на обоих. Тот, кто ее нес, оказался Леоном Брассаром. Навстречу ему по коридору пошел Митнахт.
Вид Леона, недавно положившего к ногам графини труп Гагена, был так ужасен, что Митнахт невольно остановился и несколько мгновений не мог прийти в себя от изумления. К тому же он вообще не знал этого человека с растрепанными волосами и диким взглядом. Движения Леона были бессмысленны, он что-то бормотал про себя.
Он увидел Митнахта, пристально посмотрел на него, потом захохотал и, взяв его за руку, как человека давно знакомого, потащил за собой в комнату, из которой только что вышел.
Его жуткий смех заставил Митнахта передернуться. Кто был этот человек? Что хотел от него? И тут Митнахт вспомнил о докторе, о котором говорила ему графиня…
Леон между тем втолкнул его в комнату и подвел к телу Гагена.
— Мой отец! — громко прошептал он, тыча пальцем в труп.
Сцена эта была крайне неприятна для Митнахта, поэтому он поспешно повернулся и пошел прочь.
Но Леон уже и не вспоминал о Митнахте. Ему вдруг пришло в голову, что мертвый может подняться, отчего он тут же бросился бежать из помещения.
Митнахт же в самом скверном расположении духа вернулся в свою комнату, напоминавшую ему тюремную камеру, и стал размышлять. То, что Гаген наконец умер, было большим шагом вперед. Возможно, Лили тоже погибла, правда, точно этого он не знал. Но если так, то все препятствия устранены. Поэтому пусть графиня только попробует не рассчитаться с ним! Причина будет одна — ее нежелание расставаться с деньгами… От этих мыслей его охватило глухое раздражение и он решил, что хоть силой, но надо заставить графиню выполнить свое обещание…
С рассветом Лили пришла в себя. Около нее стоял какой-то пожилой человек в форменной одежде. Это был новый лесничий Варбурга. Отправляясь утром в замок, он увидел, что между деревьями кто-то лежит. Подойдя ближе, он увидел девушку и догадался, что, вероятно, это сумасшедшая, убежавшая из замка.
Обнаружив возле себя лесничего, Лили попросила оставить ее в покое, но лесничий стал настаивать на том, чтобы отвести ее в замок, где ей окажут помощь. Напрасно Лили просила его этого не делать. Он успокаивал ее, обещал все что угодно, а сам, подхватив на руки, отнес в замок, где передал ее тем, кто был к ней приставлен. Лили снова заперли в ту же комнату, из которой она накануне бежала, и девушка слегла в постель, сраженная головной болью и удручающей слабостью.
А тело Гагена на другое утро было отправлено в город, после чего Филибер зашел к графине, чтобы сообщить, что вернули пытавшуюся бежать Лили.
Но было у него что-то еще, поскольку он не уходил, напустив на себя особенно таинственный вид.
— Мне надо с вами переговорить, Камилла, — сказал он, оглядываясь. — Мы сейчас один на один, и нас, надеюсь, никто не услышит.
