— Про черемис ты верно сказал. Черемисы сильны. Сколь походов Москва на Казань ни делывала, все они мешали. Сидят на дорогах, и миновать их нельзя.
— Вот-вот. Так отчего бы после всего этого княжичу черемисскому к тебе на службу идти? И еще узнал я не от хана, а от иных людей, что он, тот княжич черемисский, налетел на наших воинов, троих убил и попал в плен. И вдруг ни с того ни с сего — служба государю.
— Спасибо за совет,— сказал Василий и поднялся навстречу входившему хану.
— Брат мой Шигалеюшко, здравствуй!
— Будь и ты здоров, великий государь.
— Ну, рассказывай про твои плотницкие дела,— присаживаясь по-простому с ханом, промолвил Василий.— Хорош ли город срубил? Ты, князь Михайло, тоже садись.
--Крепость вышла отменная. Стену добротную из дубовых бревен возвели, вокруг ров выкопали, воду пустили. Восемь малых башен поставили да одну великую на камне. Теперь Казань воевать будет легче. ...........
— Не только для войны замыслил я город сей, но и для мира. Пора твердой ногой вставать на Казанскую землю. Сколько раз мы брали Казань, а остаться там не могли, потому что опоры там нет. Народы там чужие, злобные. А коль будет свой городишко, куда способнее. Людей наших, я чаю, там недохватка — может, послать? Ратников, может, немного собрать туда?
— Не надо, великий государь. Как только мы крепость возвели, бродячие и беглые люди слетелись, как мухи на мед. Сперва землянки рыли, потом избушки, а теперь несколько слободок вокруг города выросло. И стал град на Суре не только для бродячего, но и для торгового люда защита. И еще, я думаю, из него с черемисами дружбу завести можно.
— В дружбу с черемисами не верю,— ответил государь,— племя лютое, коварное, безбожное! Зачем они лютуют против нас?
Они защищаются, а не лютуют!—ответил Шигалей.
- Да ведь знаешь ли ты, великий государь, что в минувший поход они нашей рати сделали больше зла, чем татары. Трижды посылал я ратников леса разведать, и трижды их черемисы посекли, -заговорил вошедший боярин Вельский.
- Скажи, боярин, если бы черемисы пришли в наш храм да все образа и хоругви поломали бы, что бы ты с ними делал?— спросил хан.
— Предал бы жестокой смерти!
— Подобное же сделали твои ратники. Они, великий государь, были посланы за вениками для боярина. Не ведая того, выломали «священную березовую рощу черемис. И оттого не только погибли сами, но и озлобили лесной народ противу нас. Из-за пустого дела — веников для боярской бани.
— То правда, боярин?—спросил Василий.
— Про осквернение рощи мне неведомо было...
— Пора чинить с народом этим дружбу, государь. Без твоей воли взял я на государеву службу черемисского княжича, а с ним несколько его сородичей. Велику пользу дать он нам может. Я ему верю.
Шигалей ждал от князя одобрения, но Василий нахмурился и сказал недовольно:
— Где тот княжич?
— Он здесь, у меня в свите.
— Зови сюда!
Хан вышел из шатра, потом вошел вместе с Аказом.
— Скажи ему, кто я, будь толмачом. Поговорить с ним хочу.
— Я сам знаю, кто ты. И мой народ о тебе наслышан,—сказал Аказ и поклонился.
— Ишь ты! Он по-нашему говорит не хуже тебя, хан.
— Два года крепость строить мне помогал, ратному делу учился. Воевода будет добрый.
— Зовут тебя как?
— Аказ.
Скажи, Аказ, что тебя заставило служить мне?
Мурза Кучак заставил...
Вот как?! Выходит, не своей ты доброй волей...
Не своей. Народу моему совсем тяжело под крымцами живет а, поборами да грабежами совсем изнурили они людей. Мурза Кучак обиду мне нанес, а потом...
— Для того и служить к тебе пришел он, чтобы мурзе тому отомстить,— вмешался в разговор Шигалей.
— Ты, хан, погоди. Я не пойму, как он один, пусть даже у меня послуживши, того Кучака накажет? И какой прок от того его народу?
— Хан не совсем верно сказал,— ответил Аказ.— О мести одному мурзе я только сначала помышлял. Теперь я про всю Горную сторону думаю — насильников надо оттуда выгнать!
— Как?
— Послужу у тебя, к делам ратным попривыкну, а как приспеет время—подниму своих сородичей, поведу их на врагов...
— Как по-твоему, когда такое время приспеет?
— Не раньше, чем твои рати пойдут на Казань.
— Такой мне ответ люб! Стало быть, твой народ заместо помех поможет нам. Уверен ли ты в том?
— За горный народ верное слово скажу — все за мной пойдут.
В шатер вошел стольник.
— Великий государь, столы готовы. Трапеза ждет...
— Сейчас идем. Ну, что ж, Аказ, послужи Москве! Ежели душа к Казани лежит, лучше уходи. С огнем не играй.
Когда Аказ вышел, Василий сказал боярину:
— Шигалей прав: хоть ты и дважды на Казань ходил, а той земли не знаешь. Ведь если черемиса за нас поднимется, Казани не устоять.
— Не устоять, великий государь.
— Пошли к столу. Завтра с утра потешимся медведем, а в понедельник, хан, приводи ко мне этого княжича да митрополита с собой прихвати. О многом поговорить надо. За этим язычником сам глядеть буду — узнаю, что у него на душе.
Среди всех постельничих у государя Санька Кубарь был любимым. Ему чаще других приходилось спать в одной комнате с великим князем, и на охоту Василий брал голько его. Санька красив, ласков, верен и ко всему прочему умен. Рода Санька невысокого, и в царские покои привела его не знатность, а судьба. Дед у Саньки простым дружинником был, потом водил ватагу разбойничью, и звали его Василько Сокол. Бабушка Саньки — сурожского купца дочь Ольга. Говорят, в молодости была красавица несравненная и будто Санька на нее очень схож. В пору властвования Ивана Васильевича Третьего помог Санькин дед государю Руси ордынцев рассеять и иго татарское сбросить, и за то сделал Иван Сокола воеводой. Сокол погиб, а его единственный сын Василий, женатый тоже на дочери купца, умер разом с женой во время мора. Оставили они двоих малышей: Саньку
семи лет да пятилетку Ирину. Отдали их в монастырь на воспитание. Санька пробыл там три года, потом приглянулся царице, и взяла она его теремным мальчиком к себе, где за ловкость и быстроту получил он прозвание Кубарь.
У царицы Санька прослужил семь лет, государыню свою очень любил, и она часто доверяла ему свои горести и тайны. Но семнадцатилетнего Саньку держать у царицы стало неудобно, и Василий Иванович взял его в постельничии. Ныне Санька сестру свою Ирину из монастыря взял, и живет она у бабушки Ольги в дедовых хоромах. Санька кормит их и всячески им помогает. Дай государь, помня дедовы заслуги, бабушке и внучке благоволит.
Сегодня ужин у государя что-то затянулся. Причиной тому — послы из Рима. Велено постели готовить не в шатре, а в башне, и он, изготовив все, ждет.
Загремели ступеньки. Санька распахнул дверь, впустил государя, поставил рындов у дверей и начал раздевать князя. Василий Иванович хмелен, но не сильно. Позволил снять только ферязь, остался в сорочке, расшитой по рукавам и ворогнику шелком. Воротник стоячий из бархата отстегнуть тоже не позволил. Сев на кровать, спросил:
— Саня, тебе брить кого-нибудь приходилось?
— Нет, великий государь. Но дело немудреное, видывал.
Василий потянул Саньку к себе и тихо сказал:
— Тайно сбегай к Шигалею, спроси у него бритву.
Санька, не задумываясь, выскочил из башни и скоро вернулся с бритвой и котелком теплой воды.
— Бороду долой!—тяжело дыша, рубанул князь
Санька в испуге схватился за свою бородку.
— Да не твою — мою!
У Саньки задрожали руки. Уж не с ума ли свихнулся великий князь? Санька, ничего не понимая, глядел на Василия Ивановича.
— Ты што глаза пялишь? Сказано: бороду долой! Делай!
Санька обмакнул пальцы в котелок и начал мочить княжью
бороду.
Через полчаса с великими мучениями и бранью дело было закончено. Государь хоть и стал похож на немчина, но казался моложе, красивее и добрее. Санька вынул из чехла зеркало и подал великому князю. Тот оглядел свое лицо и, перекрестившись, начал умываться из тазика, поданного Санькой. Умывшись, подозвал Саньку ближе и тихо повелел:
— Бороду отсеченную собери и заверни в малый плат. Пойди и шатер князя Глинского и отдай княжне. Жди ее повелений. Ступай.
Княжна Елена, развернув плат, посветлела лицом и сказала:
— Жди меня тут.
Скоро она вышла в мужской ферязи—длиннополом кафтане с воротником выше головы и шапке.
