Геярчин помолчала, не находя ответа. Прямой вопрос Тоси застиг её врасплох. Наконец она тихо спросила:
— А разве ты никого не любила? Разве ты не знаешь, как это всё сложно?
И вдруг неприступная хохотушка и резкая насмешница Тося закрыла лицо руками и горько заплакала.
— Тося! Что с тобой? Я тебя обидела? Да скажи, в чём дело?!
Тося отняла руки от лица и улыбнулась сквозь слёзы.
— Я просто идиотка… Думала, что всем легко, а лишь мне одной тяжело. Я сейчас поняла, что и тебя упрекать нельзя. Только тебе лучше: вы любите друг друга и просто говорить об этом боитесь, а я вот говорить не боюсь, да он не любит меня, даже просто не замечает…
— Кто? — спросила Геярчин, начиная догадываться, в чём дело.
— Ну, он, — смущённо ответила Тося. — Ну, в общем он, и всё тут. Давай заканчивай и пошли работать.
В эти дни один Асад был хмурым и, против обыкновения, неразговорчивым. Он работал на машине, возившей зерно от комбайна на ток. Геярчин он видел мельком. Трактористы и комбайнёры ночевали в полевых станах, а шофёры возвращались в совхоз.
Жара допекала Асада. Было тяжело сидеть за баранкой. И мысли его были заняты не тем, как бы сэкономить время и сделать побольше рейсов, а тем, выгорит ли у него одно давно задуманное им дело.
Агрегаты Ашрафа и Алимджана были передовыми во второй бригаде. Напоминая им, что бригада Саши Михайлова хочет взять реванш за весеннюю пахоту, Тогжан говорила:
— Не сдавайтесь, я на вас надеюсь…
За работу принимались, едва начинало светать. Алимджан любил смотреть по утрам в голубовато-серые поля. Они постепенно розовели, потом становились бронзовыми и, когда солнце всходило, полыхали ослепительным золотистым светом.
Однажды Алимджан сказал:
— Знаете, ребята, когда я был пастухом и мы стригли овец, мне всегда было жалко какого-нибудь красивого барана класть под ножницы! Какая шерсть! Обидно его пускать голым. И вот сейчас так же: какие красивые поля, какие колосья! Даже жалко косить…
Ашраф возразил:
— Весной работали, мёрзли, мокли, парились, а теперь вдруг жалко?! Затем и трудились, чтобы сейчас убрать хлеб.
— Я понимаю, — согласился Алимджан, — только уж очень хороши поля!
— Хватит рассуждать, — усмехнулась Тогжан. — Пора работать.
Ашраф в эти дни много пел, говорил, смеялся — настроение у него было великолепное. И, как всегда в таких случаях, Алимджану приходили на ум горькие мысли. Он вздыхал: что ж, Ашраф достоин любви такой красавицы, как Тогжан.
В обеденный перерыв Алимджан сказал:
— Знаешь, я подсчитал, что мы теряем время на разворотах и перекурах. Хоть и минуты тратим, а всё-таки время уходит. Можно работать быстрее. Тогда на один круг больше пройдём.
— Надо попробовать, — хмуро согласился Ашраф.
Алимджан словно хотел уморить своего друга, работая без единой минуты отдыха. Но и сам он, сидя в кабине, изнывал от жары. Руки уставали, голова болела, со лба капал пот. Временами ему хотелось остановиться и крикнуть Ашрафу на соседний участок: «Перекур пять минут!» Но каждый раз он вспоминал Тогжан. Она могла насмешливо заметить: «Утомились, бедные вы, мальчики!»: А её насмешек, Алимджан боялся больше всего на свете.
Да и было бы просто позорно отступить, когда он сам предложил Ашрафу работать в таком темпе.
Ашраф, не видя Алимджана, вёл с ним на расстоянии воображаемую беседу: «Как вы себя чувствуете, дорогой товарищ? Может быть, устали? Может быть, хотите отдохнуть? Что касается меня, то я нисколько не устал. Скорее вы сдадитесь, чем я…»
Вечером Тогжан. с изумлением сказала:
— Вы знаете, что установили рекорд?
Ашраф пожал плечами.
— Почему рекорд? Мы просто экономили время, как предложил мой друг Алимджан.
— Это его идея? — удивилась Тогжан.
— Алимджан хотел узнать, хватит ли у меня сил.
— И как? Хватило, Ашраф?
— Ещё осталось.
Она обратилась к Алимджану:
— На тебе лица нет! Тебе надо отдохнуть, а то заболеешь!
Алимджан радостно улыбнулся, но девушка так же насмешливо жалела уже Ашрафа:
— Бедный Ашраф! Ты сам-то на кого похож?! А говоришь — ещё силы остались. Замучил тебя Алимджан? Да? И зачем ты только согласился?
Ашраф рассмеялся.
— Я сам виноват… Говорят, что Молла Насреддин однажды стоял у ворот и дымил кальяном. Вдруг подъезжает всадник. Молла и говорит ему: «Вижу, ты проделал трудный путь и сильно утомился. Останься отдохнуть, будь моим гостем». Всадник, который хотел было дальше ехать, обрадовался и решил воспользоваться любезным приглашением. Спешившись, он спросил: «Молла, а куда мне привязать мою лошадь?» Молла расстроился и ответил: «Привяжи к моему языку».
Все рассмеялись.
— Если не уморите друг друга, — сказала Тогжан, — то знамя завоюете.
5
Вечерам этого же дня пришла телефонограмма из Иртыша: надо срочно принять новое оборудование для мастерской.
В горячую пору последних дней уборки нельзя было отрывать людей от дела. И всё же Соловьёву пришлось снять с трактора Ильхама и отправить его с уста Мейрамом в город, чтобы поскорее закончить приёмку. Ночью они выехали из совхоза.
А утром на участке Геярчин случилась беда.
Пропал Асад, машина которого была прикреплена к агрегату Геярчин. В ожидании следующей машины пришлось остановить комбайн. Людей в эту пору не хватало, шофёры ценились на вес золота, и заменить Асада было не так-то легко. Пока Саша улаживал этот вопрос, комбайн работал с перерывами.
Один из шофёров, приехавший с водой, сказал, что Асад, получив какую-то телеграмму, поставил свою машину в гараж и, собрав наспех веши, уехал в Иртыш.
Всё это привело к тому, что к вечеру бригада Тогжан намного обогнала бригаду Саши Михайлова.
Когда Саша приехал на стан, он был расстроен и взбешён.
— Вот вам и Асад! Трусливый пижон!
Посыпались вопросы:
— А в чём дело? Куда он пропал? Что случилось?
Саша отрывисто объяснил:
— Удрал. Получил телеграмму. Пошёл к Соловьёву и взял отпуск.
Все изумились:
— И Соловьёв отпустил?
— В такое время?!
— Значит, что-то серьёзное?
— Заболел у него кто-то, — хмуро бросил Саша.
Геярчин не хотелось верить, что её земляк, бакинец, мог так просто и нагло удрать отсюда. Она робко спросила Сашу:
— Разве ж Асад виноват, что в семье у него заболели?
Саша рассердился.
— Конечно, не виноват!.. Но хоть что угодно со мной делайте — не верю! Подлог это! Махинация! А мы из-за этого отстали! План срываем!
— Давайте работать ночью, — предложила Геярчин, — поставим дополнительные фары.
— Рискованно, — возразил один из комбайнёров, — так можно работать только во время сева: земля как на ладони, всё видишь: где кочка, где впадинка. А ночью во время уборки и не заметишь, как ножи врежутся в землю.
Соображение было разумным. Все замолчали. Один Степан ворчливо сказал:
— Странно рассуждаете! Можно заранее проверить участок, пройтись по нему — вот и будешь знать… А вообще было бы желание, а работать можно и ночью. С шофёрами надо только договориться…
Этой же ночью пустили один комбайн. Работали в две смены. Сперва парни, потом девушки — Геярчин и Тося.
Перед рассветом Саша приехал к девушкам. Геярчин ещё держалась, а на Тосю смотреть было жалко: под глазами лежали тёмные круги, руки дрожали. Но всё же на её загорелом, обветренном лице сверкала белозубая улыбка.
— Хорошо! — сказала она. — Ночью даже лучше: не так жарко. Мы их перегоним. Правда, Саша?
— Сколько ты сегодня спала? — вместо ответа спросил Саша.
— Пять часов.
— Неправда, — вмешалась Геярчин, — это я спала пять часов, а она — три: боялась, что проспят смену, и встала раньше.
— Иди спать, — решительно сказал Саша, — я за тебя поработаю.
— Не пойду.
— Я тебе приказываю как бригадир: иди спать! Не хочешь идти в палатку, ложись вон там — на соломе.
Тося рассмеялась и убежала в темноту.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
ПРИЗНАНИЕ В ЛЮБВИ
1
Утром, в Иртыше уста Мейрам и Ильхам начали приёмку оборудования. К полудню были оформлены последние документы. Началась погрузка.
Уста Мейрам предложил Ильхаму, чтобы не терять времени, вернуться в совхоз на автобусе. До отправки оставалось минут сорок. Ильхам, выйдя на привокзальную площадь, где была конечная остановка автобуса, неожиданно столкнулся с Асадом.
Асад сгибался под тяжестью чемодана, полы пальто, переброшенного через руку, волочились по пыльному тротуару.
Негаданная эта встреча озадачила Ильхама. Вид Асада вызвал неясные подозрения, и как ни трудно было Ильхаму преодолеть неприязнь к «сопернику», но любопытство пересилило, и он остановил Асада:
