— Стоп! — сказал Гард. — Уберите лишних, Бирк.
Хозяин фирмы отдал распоряжение, и рабочие во главе со смотрителем удалились. Гард сам опустился на дно могилы и осторожно снял крышку. С сухим потрескиванием она отделилась от гроба, вызвав у Честера возглас удивления, а у Бирка — растерянность и потрясение.
Гроб был пуст.
Только в том месте, где когда-то была голова покойника, Гард заметил какой-то блестящий предмет. Это была золотая коронка.
— У меня никогда не воруют трупы, — ошалело перекрестившись, сказал Бирк, — тем более нищих!
— А уж если воруют, то золотые коронки, а не трупы, — произнёс Гард, вылезая из могилы и отряхиваясь. Затем он спрятал коронку в нагрудный карман и сказал: — Здесь был не обычный вор, Бирк. Очевидно, та самая нечистая сила, которая в пять утра уходит спать. Но вы можете не волноваться. Мы не подорвём вашей коммерции, если вы дадите слово молчать.
— Сенсационный материальчик можно сделать! — воскликнул Честер.
— Господа, — заволновался Бирк, — я, ей-богу, не знаю, как это случилось…
— Прощайте, Бирк, — сказал Гард, — вам лучше молчать об этом прискорбном случае.
— Конечно, комиссар, конечно, — поспешил с заверениями Бирк.
— И верните мне сто пятьдесят шесть кларков, которые я давал вам в долг три года назад, — неожиданно потребовал Честер.
Бирк тут же достал бумажник и отсчитал деньги…
— Ты правильно сделал. Честер, — сказал Гард, когда они покинули кладбище. — Но подведём итоги. Ты получил сто пятьдесят шесть кларков, а я… Если я найду Миллера, Фред, я задам ему всего один вопрос, и для меня всё будет ясно.
Бурные переживания могут достичь такого уровня, что человек, только что находившийся в состоянии высокой нервной перегрузки, вдруг разом успокаивается и как-то сникает. Когда Воннел перед началом Совета Богов свёл вместе четырёх президентов в кабинете рядом с Круглым залом, они неистовствовали часа два, наскакивая как петухи друг на друга, и каждый тщетно попытался доказать другим, что он, именно он, является подлинным сыном своей мамы. Но к тому времени, когда Воннел препроводил туда же пятого президента, крепкий сон которого после выпитого в «Указующем персте» пива был потревожен взволнованными голосами членов Совета, первые четыре президента уже как-то полиняли и сникли.
Вновь вошедший, всё ещё будучи под лёгким хмельком, увидев себя в четырёх экземплярах, не выказал не только какой-либо враждебности, но, как ни странно, даже удивления.
— Забавно! — улыбнулся новый президент. — Нет, просто отлично! Послушайте, господа, где вас всех отыскали?
Четыре президента устало фыркнули. Заново объяснять всё этому типу в «их» ночном колпаке и «их» халате было уже выше сил. А потом — кто знает! — может быть, следом придёт шестой?
— Президент издан массовым тиражом? — сказал новенький, ещё не понимая, что он попал точно в цель. — Ну вот что, друзья, до утра все свободны, — он сделал тот доступный немногим повелительный жест, каким обычно Цезари пускали в бой легионы, а кинорежиссёры распускали массовки, — утром я вас вызову. Разберёмся. — Он запахнул халат и вышел столь быстро, что остальные четверо не успели и рта раскрыть.
Усадьба президента — сооружение доброй старой архитектуры, не заражённой ещё микробом рационализма, с его просторными холлами, кабинетами и гостиными, спальнями для гостей и обширными вспомогательными помещениями — рассосала президентов как-то незаметно. Начальники личной охраны президента О'Шари и Грегори были торжественно назначены начальниками личной охраны президентов с представлением последним самых широких полномочий на территории усадьбы и с непременной обязанностью каждые пятнадцать минут информировать Воннела обо всём, что на этой территории происходит.
Сказать по правде, ничего из того, что в действительности произошло, ни О'Шари, ни Грегори не поняли, про себя считая, что пять президентов — штука, придуманная Воннелом для их проверки, что-то вроде учебной боевой тревоги в казарме. Но уже утром они сообразили, что если это и проверка, то, очевидно, самая сложная и хлопотная за все годы их безупречной службы. «Видит Бог, мы не заслужили к себе такого отношения», — сказали они друг другу и обиделись.
Утром первым в доме, как всегда, проснулся Джекобс. Воспоминания о событиях вчерашнего дня поначалу вызвали у секретаря президента лёгкое головокружение, и он лежал, стараясь отыскать в этих воспоминаниях какие-либо штрихи, убедительно и окончательно доказывающие, что множественность президентов — не старческая галлюцинация. Неопровержимых доказательств он не обнаружил, но дать себе право считать всё происшедшее сном Джекобс — человек трезвого ума — тоже не мог. Полежав и поразмыслив, он пришёл к выводу, в данных обстоятельствах единственно правильному: существовало ли пять президентов на самом деле или ему это только казалось, необходимо сохранять полное спокойствие и продолжать поддерживать у окружающих иллюзию своей абсолютной осведомлённости, короче, не удивляться ничему. «Тише едешь, — как сказал Ларошфуко, — так едешь дальше всех». Впрочем, не исключено, что это была мысль самого Джекобса, взятая им из альбома в шкуре анаконды: при такой путанице в государстве чего только не перепутаешь! Так или иначе, подобная программа, по мнению Джекобса, наилучшим образом отвечала как интересам страны, так и интересам его собственной нервной системы.
Он быстро поднялся, оделся и решил тихонько пройтись по усадьбе. Однако усадьба проснулась раньше обычного и жила жизнью странной и невероятно нервной. Если бы Джекобс ничего не знал о существовании «ряда президентов» (он не хотел даже для себя ограничивать их числа), то он мог бы подумать, что страна внезапно вступила в войну или подверглась ударам какой-либо грозной стихии. Всё смешалось в доме президента. Издёрганные дежурные метались из кабинета в кабинет. Потребовалось пять комплектов утренних газет, а их, разумеется, не было, не говоря уже о «Жизни с мячом», еженедельнике регбистов, без которого президент № 3 не желал завтракать. С завтраками тоже произошла изрядная кутерьма: готовили-то на одного. Президент № 4 требовал к кофе коньяку, чего никогда прежде не было. Совсем сбились с ног связисты, ибо каждый президент требовал сверхсрочной секретной связи, хотя всем было ясно, что сверхсрочная секретная президентская связь не рассчитана на одновременное пользование несколькими людьми, не говоря уже о том, что Воннел вообще приказал ею не пользоваться. Короче, все в усадьбе малость обалдели, а главное, никто ничего не понимал и толком не знал: сколько же их всё-таки, президентов? Кто говорил — трое, кто — пятеро, а дежурный у телефона войны и мира, проснувшись, сразу сказал, что «президентов одиннадцать человек, я знаю точно».
Однако, наблюдая всё это, Джекобс лишний раз убеждался, как глубоко прав был древний мыслитель, утверждавший, что нет обстоятельств, столь печальных, из которых умный или ловкий человек не смог бы извлечь некой выгоды. Такие люди обнаружились довольно быстро. Джекобс скоро установил, что некий Коме — скромный механик, досматривающий за телетайпами, — уже успел выпросить у каждого из президентов по три дня добавочного отпуска и чуть было не укатил, не ожидая ответа на вопросы, сколько же президентов управляет его родной страной, если бы не Воннел, который задержал его отпуск.
И всё-таки — сколько их? — это волновало всех. Джекобс с удивлением и даже с замешательством отметил: сам факт, что президент не один (!), дебатируется гораздо реже, чем вопрос — сколько их? Качественная сторона дела явно уступала количественной. В охране заключали пари, как на скачках. Одна из горничных утверждала, что видела вместе трёх президентов, а буквально через несколько секунд — ещё одного, выходящего из туалета, и ещё двух, входящих в туалет. Подсчитали, получалось, что, очевидно, пять президентов, хотя всех и смутил слишком короткий срок пребывания их в туалете. Обсуждение этого вопроса было прервано диким хохотом садовника, с которым приключилась истерика, когда он увидел одновременно трёх президентов на двух разных балконах. Садовника привели в чувство, посадив под дождевальную машину. Наконец, пополз невероятный слух, что настоящего президента нет вовсе, а всё эти — жульё. Назревал крупный скандал, и чтобы пресечь его, по просьбе О'Шари на ранчо приехал Воннел. Он попросил Джекобса быстро и тихо собрать всю прислугу в вертолётном ангаре, где и выступил с краткой, яркой и необычайно ёмкой речью. Двумя штрихами обрисовав контуры красной опасности, он бегло отметил основные этапы мирового общественного прогресса, которыми человечество обязано президенту, и наконец, как говорится, взял быка за рога.
— Происки наших внешних противников, — заявил он, — ожесточение предвыборной борьбы внутри страны, губительная для нации активность оппозиции, помноженная на распространение наглого свободомыслия цветного, экономически слаборазвитого, но физически и умственно отсталого населения, потребовали в настоящее время от правительства принятия самых срочных и решительных мер для обеспечения мира и спокойствия во всём мире. Одна из них — гарантирование полной безопасности главы государства, для чего и были созданы ещё четыре президента-двойника. Прошу запомнить, что все пять президентов… (В этот момент в группе охраны можно было заметить оживление: хлопали по плечу и жали лапу рыжему детине, который, вероятно, и выиграл пари.) Все пять президентов, — повторил Воннел, косясь на охрану, — одинаковы и равноправны со всеми вытекающими отсюда последствиями. Может быть, кто-нибудь сомневается в целесообразности такого решения? — ласково спросил министр внутренних дел, улыбнувшись в пол-лица, и подождал ответа.
