— Пошли, хлопцы. Пока дойдем до Дубровицы, пригонят коров.
По пням, напрямую группа идет в Кавеньки. Перед деревней партизанский заслон. Если немцы не ринутся наперерез, заслон отойдет к Дубровице. Времени мало, скоро начнет светать.
Купы сосенок у дороги стоило бы обойти. Но Бондарь спешит.
Пулеметная очередь резанула, когда группа подбиралась к самому леску. Партизан, шедший впереди, падает, как подрубленное дерево. Бондарь ощущает сильный, будто железным молотом, удар в грудь, падая, теряет сознание, но успевает подумать: "Тот самый сосняк. Отец предупреждал..."
По сосняку палят с двух сторон — кавеньковский заслон и Топорков с уцелевшим партизаном. Ручной пулемет скоро затихает — видимо, полицаи удрали. Дрожа от возбуждения, Топорков склоняется над Бондарем.
— Жив. Поедет не учиться, а лечиться. Носилки нужны.
Спустя три дня после сожжения овчарни — новый пожар. Партизаны налетели на Росицу, разогнали гарнизон, забрали скот. Карту Шкирман составлял не зря.
Вечером к Мите прибегает встревоженный Андреюк.
— В Росице немцы схватили партизана. Раненого. Фамилия Ключник. Медсестры его узнали. Уже лечился в больнице.
Не успел развязаться один узел, завязывается другой. Впрочем, все равно. Местечко надо оставлять. Успеть бы только с Михайловым.
— Немцы знают, что Ключник раньше тут лечился?
— Трудно сказать. Положили в отдельную палату. Часовой сидит. Не полицай, немец. Но рана у партизана тяжелая — в живот.
— Вылечат?
Андреюк кидает на Митю вопрошающий взгляд:
— Кто знает? Нужна операция.
На следующий день Микола идет в Громы. Он должен срочно принести указания насчет Ключника, хотя заранее известно, что скажут. Партизан в плен не берут, жизнь им так просто не дарят. Это только в книгах, которые когда-то Митя читал, писалось об отважных налетах повстанцев на застенки и тюрьмы. На местечко даже Ковпак не отважился напасть.
Миколы все еще нет. Состояние раненого тяжкое. Он только два раза раскрыл глаза: попросил пить, сказал, что жить хочет...
Микола приходит на третий день. Отводит взгляд, хмурится.
— Сказали — действовать в зависимости от обстоятельств.
Обстоятельства известны. С операцией запоздали, у Ключника началось заражение крови...
Солдат железнодорожной роты выводят из местечка затемно. По двое, по трое они забегают в Лобикову хату. Хлопцы приготовили им немного еды: дают по буханке хлеба, куску сала. За Лобиковым огородом — осушенное болото. Там беглецов ждут проводники — Сергей и Гриша Найдёник. Проведут их за Дубровицу, на условленное место.
С Михайловым Митя целуется, дает в руки бумагу, адресованную партизанам.
Планировалось перевести в лес всю роту, идет — двадцать семь человек. Но ждать дальше нельзя.
С фронта эшелонов не меньше, чем на фронт. На открытых платформах изуродованная техника — пушки, тягачи, военные фуры. Немцы отводят войска. Но не только войска. На отдельных платформах убогий крестьянский скарб телеги, бороны, плуги. Из полуоткрытых вагонов высовываются морды коров, низкорослых лошадок. Там же сидят, укутав платками головы, бабы, замурзанные дети. Эвакуируются полицейские семьи из орловских, брянских мест.
На станции разгружается эшелон власовцев. Здоровенные, мурластые солдаты в немецких мундирах сразу начинают торговлю: продают костюмы, сорочки, ботинки, часы. Лишней платы не требуют, сбывают вещи за две-три бутылки самогона. Где они все это берут?
Скоро становится ясно, откуда вещи. Власовский полк идет той же дорогой, что и эсэсовцы. И сразу в северо-западном направлении вздымаются над лесом два неподвижных облака дыма. Не дожгли эсэсовцы деревни, кончают власовцы. Но как могут люди, которых считали своими, с которыми вместе жили, работали, творить такие дела? Могут, оказывается. Как и полицаи. Но те поджали хвосты — с фронта вести не сладкие. Знают же, конечно, про Орел, Харьков и власовцы. На что надеются?..
Две остальные диверсии — неудачные. Василь Шарамет подложил магнитную мину под столб, на который возле военной почты выходит из земли толстый телеграфный кабель, но она не взорвалась. Он все правильно сделал: вставил один карандашик химического взрывателя в другой, вынул чеку.
Завернув фосфорные шарики в смоченную керосином тряпку, Плоткин намеревался сжечь торговую контору. Ждал конца рабочего дня. Когда фосфор загорелся в кармане, он не крикнул, не побежал. Вышел во двор, втоптал огненную смесь в песок.
Девчата, с которыми Плоткин работает, конечно, не поверили, что, забыв, он положил в карман зажженную сигарету. Но молодцы девушки, молчат. Лишь бы не дошло до немцев.
Теперь на его ногу страшно смотреть. Живое, горелое мясо.
"Заготскот" тем временем не дремлет.
Почти три сотни коров переданы в партизанские руки. Стадо перегнали за железную дорогу. Там их встретил Драгун. Пришел с Батьковичским отрядом.
Если прибавить то, что взято партизанами в Росице, — результат получается отличный. Захваченный эсэсовцами скот вернулся обратно в деревни.
Гешефт с Драгуном вел Шкирман. Чтоб отвлечь внимание от остальных, ночью подался в лес вместе с женой. Теперь он партизан.
Андреюк собирается туда же. Откладывать нельзя — под окнами больницы начал сновать подозрительный тип.
Что же, все правильно. Что могли, они, подпольщики, сделали. Время подумать о себе, о семьях.
Настали нервные, тревожные дни. Митя ночует у соседки. На службу только забегает. Микола не приходит. Может, что случилось с ним? Надо поехать в Громы.
В Громах — лесничество, пропуск Мите Лагута выписал. На станции товарный состав. Обычный, как и другие теперь: на платформах — с пробитыми кузовами грузовики, искромсанные осколками пушки, разное военное барахло.
Солдату, который похаживает возле состава, Митя дает несколько марок, лезет на тормозную площадку. Странный этот солдат. Еще молодой, рыжеватый, с густым засевом веснушек на лице. На Митю поглядывает доброжелательно.
Как только состав выбирается на станцию, солдат срывает с головы пилотку, размахивает ею, кричит женщинам, которые попадаются на пролетах:
— До свидания, матка! Больше не увидимся!..
И так всю дорогу до Громов. Столько чистой радости в голосе немца, столько восторга. Видно, потому радуется, что живым покидает чужую страну. Митя видел, какими уверенными, спесивыми были немцы, когда шли сюда, и ему от наплыва чувств аж плакать хочется...
В Громах — тишина. По железнодорожному полотну не спеша похаживают пожилые солдаты-охранники, возле домиков станционного поселка — они стоят под самыми соснами — сушится на веревках белье.
Заглянув на короткое время в лесничество, Митя отправляется потом в деревню — она тоже возле железной дороги, ближе к местечку.
Вот и хата, где квартирует Микола. В огородике копается хозяйка, собирает в подол огурцы. Хозяин, пожилой уже человек, сидит на хлеву, латает соломой дыру в стрехе. Признаков, что с Миколой случилось что-нибудь недоброе, не видно. Митя с облегчением вздыхает.
В чистой половине квартиранту отгорожена боковушка. Микола лежит на постели, лицо заросшее, небритое, но глаза веселые.
— Я так и думал, что ты придешь, — говорит он. — Попробуй хоть раз. Я вот год хожу.
— Бери выше. Я приехал. На поезде. Ничего страшного.
— Страшное есть. Я потому больным прикинулся. Аксамит теперь тут. Ходит, вынюхивает. Хочу проведать, что он задумал. Это теперь главное.
Митя машет рукой:
— Черт с ним. Главное — надо менять пластинку. Тебе, мне, всем. На старом коне больше не поедешь.
Митя излагает свой план. Хотя у немцев переполох, действовать по-прежнему нельзя. Шкирман, Андреюк в лесу. Надо уходить из местечка остальным, кто больше всех примелькался. Мите, Лобику, возможно, Сергею Столярову. Полицаев из Росицы выкурили, семьи переберутся туда.
Миколе тоже надо притаиться. За сводками для Мазуренки будут приходить Митя с Лобиком. На железной дороге останется Гриша Найдёник, для другой работы есть Вера, Плоткин, Примак, Василь Шарамет. Со временем можно еще кого-нибудь привлечь. Пусть Микола предупредит Мазуренку, чтоб встретил местечковцев.
Договариваются, что хлопцы пойдут в лес через пять дней.
Микола веселеет.
— Идите под хутор Скорошилов. Он в трех километрах от Малкович. Там слева березняк, кто-нибудь встретит.
Уходить приходится раньше, чем договорились.
На другой день вечером Митя приходит к Плоткину. Саша лежит в своей боковушке, мать лечит его домашним способом. Прикладывает к обожженной ноге смоченные растительным маслом тряпки. На стене — знакомая географическая карта. Два года определяли по ней хлопцы линию фронта. Теперь фронт не так и далеко.
