В этот день все старшие классы увезли на городскую ярмарку на центральную площадь, а для меня это превратилось в отличную возможность незаметно улизнуть. В такой толкучке никому не было дела до какого-то школьника. Подобные события жители городка никогда не пропускали. Я незаметно смешался с толпой учеников и людей, добежал до ближайшей остановки и сел на первый автобус, идущий до железнодорожной станции. Не помню, как, дрожа от страха и напряжения, купил билет до Лондона, не помню, как сел в поезд и только спустя час пришел в себя в забитом вагоне, все еще напуганный, растерянный, но уже свободный.
Когда я сбежал и добрался до Лондона, подошедшая к концу весна радовала теплыми деньками, и все казалось простым и понятным. Летние месяцы превратились для меня в самое беззаботное время, которое когда-либо случалось проводить. Ведь я впервые был в таком большом городе, и не в каком-то, а в столице Соединенного Королевства! Я же никогда не выезжал за пределы Труро и как полоумный турист слонялся по улицам вместе со своим новым знакомым Тимом, с открытым ртом и выпученными от восторга глазами впитывал еще неизведанный, но такой притягательный яркий мир, приятные ощущения вседозволенности и бездумно тратил деньги. Радовался самостоятельности и почти взрослой жизни.
И даже с приходом осени я не до конца осознал во что вляпался, несмотря на то, что украденные деньги почти закончились. Но неумолимое приближение зимы давало о себе знать: становилось холоднее, дожди вперемешку со снегом шли все чаще, а пронизывающий ветер лишал всякого желания морозить нос на улице. Но если улица и есть мой дом, а крыша над головой — бескрайнее хмурое небо, то нос, как и уши, как и пальцы на всех конечностях быстро леденели, ночами мешая спать.
Там, в Труро, зимы гораздо теплее и снега совсем не бывало, но здесь, в Лондоне, зима стала для меня настоящим испытанием. Постоянно мерзнущие руки и ноги, простуженное горло и надрывный кашель, истощенный, измотанный усталостью и голодом организм, и очень много бессонных ночей — потому что, холодно, потому что пустой желудок воет сильнее, чем я сам бы смог, потому что засыпать на голой земле — верный конец.
Одежда износилась, да и та не подходила для такой погоды, последние деньги украли вместе с телефоном, когда я, спасаясь от мокрого снега под крышей вокзала, неосторожно уснул в зале ожидания. Обманчивая эйфория от свободы, как и наивность, как и жажда приключений исчезли, оставляя после себя лишь безысходность. И все, что мне оставалось — это либо продавать себя, либо воровать.
Я выбрал второе. Совсем по чуть-чуть, в основном еду в магазинах, иногда кошельки, пока меня не поймали и не избили так, что я несколько суток пролежал в каком-то подвале, и только благодаря чуду и старику-бомжу, который неизвестно как нашел меня и выходил, не подох от голода и холода. Я полностью распрощался с иллюзиями, но все равно не унывал, продолжая зубами прогрызаться сквозь нищету и назло всем выживать.
Однажды в одном из супермаркетов, когда пытался стянуть что-то из продуктов, я познакомился с классным парнем — Джоном. Он-то меня и поймал за руку, но вместо того, чтобы сдать охране, привел к себе домой и накормил вкусной едой до отвала. Он жил с отцом и частенько оставался один, потому что его родитель постоянно находился в разъездах. Ну прямо как мой. Мы сразу как-то близко сдружились, даже несмотря на то, что я сбежал из дома и бродяжничал. Когда его отец уезжал в очередной рейс, он каждый раз пускал меня пожить, помыться, постирать одежду и просто выспаться в нормальной кровати. А когда мистер Дикон возвращался, то нам с Джоном перепадала неплохая работа, за которую щедро платили.
В один из особо лютых зимних дней, когда уже отчаялся пристроить свою заледеневшую задницу на ночлег, я нашел коллектор, теплый, светлый — и что самое важное, пустой! — и провел там несколько спокойных ночей, почти мирно соседствуя с крысами и еще парочкой таких же, как я, несчастных бродячих котов. Но чаще всего я слонялся по мерзлым улицам, спасаясь от пронизывающего ветра в подворотнях и под мостами. И как я пережил ту зиму — одному Богу известно.
Конечно, спустя два года я понимаю, что там дома, несмотря ни на что, я был более счастливым и беззаботным, но и совсем наивным ребенком, не знающим действительности. Зато сейчас я этой действительности хапал сполна каждый день пригоршнями, да ещё и с добавкой. И все равно оставался маленьким человеческим существом — песчинкой в огромном мире, которому не посчастливилось так быстро повзрослеть.
Иногда я думал о возвращении домой, когда тоска и голод особенно сильно сжимали своими клешнями, но это желание тут же исчезало, стоило лишь вспомнить школу, мерзкие издевательства однокашников и недоверие родителей. Старался не жалеть о том, что оставил позади, к чему было бередить старые раны. Все прошло. Почти. За два года скитаний, я привык жить самостоятельно, вернее, выживать, не заботясь о будущем. И то, что порой мечтал о чем-то несбыточном, например, о воображаемой хорошей жизни, не отменяло того, что завтра для меня могло бы вообще не наступить.
Но я не вернусь. Ни к чему это. Да и родители меня не ищут, и, наверное, даже рады, что избавились наконец. За столько времени они должны были смириться с моим отсутствием. Я же смог. А если вспомнить наш последний разговор с матерью, наверняка и они смогли. Тем более у них есть Клэр. Уж лучше так, чем извечный позор и невозможность смотреть соседям в глаза. Жаль только, что не доучился…
***
Резко просыпаюсь от какого-то хруста и шебуршения рядом с головой и вижу огромную коричневую крысу, наполовину залезшую в пачку с недоеденным чипсами. Дергаюсь скорее от неожиданности, чем от страха. Крыс я совсем не боюсь, не то что пауков. Она с писком отскакивает, таится на безопасном расстоянии и настороженно сверлит меня своими черными глазками бусинами, страшными, но умными. Что делать, придется отдать ей картошку, я это есть точно уже не буду. Беру пачку, тянусь и высыпаю изломанные остатки неподалеку от подвижного носа грызуна. Крыса принюхивается, хватает тоненькими лапками кусочек и снова начинает хрустеть, а я ложусь на матрас, засовываю руку под голову и сонно наблюдаю за ней. Тепло. Лампочка тускло светит прямо над нами. Тихо, только где-то далеко капает вода, да маленький зверек с глухим треском грызет сублимированную картошку, и мне на удивление спокойно.
Сажусь, протираю глаза, достаю из-под рюкзака пакет из кофейни и завтракаю, а может и обедаю, хрен его разберет, сколько сейчас времени. Еды слишком мало, чтобы утолить голод, но я не переживаю, теперь у меня есть деньги, и я смогу купить себе что-нибудь попозже. Рядышком крыса, шустро расправившись с нехитрой закуской, умывается своими когтистыми лапками, ведет носом в мою сторону, смотрит внимательно, будто спрашивая: «Осталось что пожрать?» и, не дождавшись от меня очередной подачки, вразвалочку уползает под трубы. Я тоже привожу себя в порядок, поливая из бутылки теплой минералкой себе на ладони, кое-как чищу зубы. Надеваю чуть влажную, не успевшую просохнуть куртку, закидываю рюкзак за плечи и направляюсь к лестнице наверх. Выползаю с самого «дна» поближе к людям.
Дождя сегодня нет и это — радует, и как будто бы на улице немного потеплело. Куда идти — не представляю, чем себя занять, тоже не знаю, да и как дальше… нет ответа. Почти все время слоняюсь рядом с вокзалами да большими магазинами. Иногда удается урвать немного еды, что раздают волонтеры. А один раз даже пришлось улепетывать от констеблей, потому что слишком пристально рассматривал витрину с дорогущими часами.
От нечего делать плетусь в «Вестфилд», чтобы поглазеть на свою несбыточную мечту — ярко-красный «Jaguar F-Type Roadster». Как и еще несколько мальчишек моего возраста, стоящих совсем рядом, восторженно пялюсь на потрясающего железного хищника. Облизываю взглядом его гладкие блестящие бока, великолепные формы, и даже отсюда чую терпкий запах кожаного салона. Вот бы объездить этого красавца! Красноречиво вздыхаю и чуть ли слюни не пускаю, пока не менее красноречивый взгляд надутого от собственной важности охранника не заставляет меня покинуть торговый центр.
