Рауль опустился на стул рядом со мной.
Выглядел он подавленным.
— Это все, что осталось от Данте… моего дорогого Данте, — прошептал наставник.
— Не оскорбляй мой слух его именем, — фыркнул я.
— Диего… Я все понимаю, Данте сделал плохо Алю, и за это ему придется ответить перед страшным судом.
— Он не просто сделал ему плохо! Ты видел его раны? Видел?
— Диего. Я же сказал, Данте нет прощения. Но меньше его я любить не могу. Я видел, как он рос, я был рядом, когда он впервые научился плавать и радовался этому, пижама с медведями до сих пор висит в его шкафу, напоминая мне о нем… Я не могу просто так взять и забыть Данте. Он огромная часть моей жизни и моего сердца. Это я виноват, что так вышло.
— Как же… Почему я нормальный, а Данте…
— Он был неплохим в душе, только зачем-то отвернулся от добра. Он сгорел от ревности. Бедный мой мальчик…
— Вот, кто по-настоящему бедный, — я кивнул в сторону Альентеса.
— Аль… — вздохнул Рауль, — Как он?
— Вроде воспаление прошло, шов после операции зажил. Да и вообще, медленно его раны превращаются в шрамы. Я говорил с врачами о протезах…
— И что?
— Они сказали, что он сначала должен прийти в себя, поправиться. Тогда можно будет говорить о протезировании. Но у него сложный случай. Придется вживлять в тело, соединять с нервными окончаниями и мышцами, сам понимаешь, какая это боль… за что ему?
— Хоть бы все получилось…
Рауль сложил руки в мольбе.
— Да, доктора заявили, что шансы невелики. Они медлят. Мне кажется, они ждут его смерти…
— Не говори глупости… Все хотят, чтобы Аль поправился.
— Тут Винченцио приходил…
— Диего! Ты не…
— Нет, не тронул его, не бойся. Винченцио так правдоподобно стенал, что я оставил его в покое. Может, он и вправду раскаялся.
— Не иначе! Надо верить в хорошее!
— Мне все равно. Лишь бы Аль жил…
— Ты ведь понимаешь, что если он прейдет в себя…
— Без если!
— Хорошо. Когда он прейдет в себя, для него станет настоящим шоком его нынешний внешний облик.
— Мы справимся. А после протезирования проблема исчезнет. Он снова станет обычным человеком, пусть и с механическими железными конечностями. Подумаешь! Все равно его люблю…
— Надеюсь. Я горжусь тобой, Диего, ты смог отвоевать свою любовь у смерти. Теперь дело за Альентесом.
— Он не подведет!
— Но все же я боюсь того момента, когда он очнется. Тебе придется весьма сложно. С учетом характера Аля и его общим душевным состоянием, тяжесть только усилится.
— Я ведь знал, что люблю человека с проблемами, непростого, в общем. Но я добровольно с ним связался, поэтому не жалей меня, Рауль.
Я благодарно похлопал наставника по руке. Он вздохнул и положил голову мне на плечо. В палате тишину нарушало лишь тяжелое дыхание Альентеса.
Можно было бесконечно долго блуждать по бескрайней белой пустыне, в которой я очутился, не знаю и не помню как. Песок напоминал сахар, но попробовать его я так и не отважился. Меня постоянно поражало отсутствие звуков, абсолютное безветрие и растворенное солнца на небе, которое само по себе горело белоснежным светом. Конечно, я догадался, что находился за гранью реального мира. Я помнил взрыв и испуганные глаза Диего, что преследовали меня день за днем в редкие минуты дремоты. Умер ли я? Так ли выглядит мир мертвых? И как долго мне еще здесь блуждать? Я не знал… Не знал, что и думать. Если я попал в рай, то слишком уж он пустынный и мертвый, если в ад… то почему же здесь так спокойно и где расплата за мои страшные грехи?
Диего…
Я так хотел, чтобы ты взял меня за руку и вывел обратно на солнечный свет. Когда мрак Игнасио отступил, я хотел лишь быть рядом с тобой.
Должно быть, именно желание оказаться снова в твоих объятиях, Диего, заставило меня пытаться выбраться из белых песков пустынного плена. Я бегал по холмам, падал и звал тебя, мой любимый, Диего. Мой голос терялся в тишине, но я не переставал повторять заветно имя, словно превратился в заезженную пластинку патефона.
Когда отчаяние почти полностью овладело моим сознанием, неожиданная боль возникла в моем левом глазу. И так же внезапно хлынул яркий, режущий свет. А потом были утраченные некогда звуки… урчание приборов, грохот каталок, писк, гомон за окном, детский смех, ветер, трепещущий жалюзи, дыхание человека над самым ухом.
Я не соображал, что происходило. Тем более стало непривычно снова дышать. Я кашлянул.
— Альентес, — испуганно произнес ты, Диего, наклоняясь ко мне.
Ты был рядом, какое облегчение…
— Э… ну… — я попытался выговорить слова, но голос меня не слушался.
Наконец, здоровый глаз привык к свету, и я смог посмотреть на тебя, мой любимый Диего. Как все же хорошо, что ты был рядом!
Даже сквозь пелену слепоты правого глаза, я смог разглядеть тот свет неистовой радости, который воспламенил тебя в момент, когда наши взгляды встретились.
— Ты очнулся!!! — завопил ты, бросаясь на меня.
— Да… Я долго был в отключке? День? Неделю?
— Шесть месяцев…
— Дольше, чем я планировал, — я попытался улыбнуться.
— Ты меня здорово напугал. Аль, ну какого хрена, ты не убежал? Я же говорил, что рванет! Ты мог бы успеть добраться до меня, а там бы я уже тебя защитил!!! Так какого!!??
— Не помню, — отделался я.
— Дурачок, ты меня так огорчил!!!
Я попытался двинуться, но меня словно опоясала боль. Неприятно! В пустыне мне было удивительно легко, а здесь я снова вынужден ощущать муку слабой плоти.
— Все тело ломит… — пожаловался я, мотая головой на подушке.
— Аль… Я должен сказать… — ты, Диего, вмиг помрачнел. Ты ведь никогда не умел скрывать чувства, поэтому я сразу догадался, что ты скрываешь нечто ужасное.
— Валяй… — нарочито равнодушно отозвался я.
— Ты сильно пострадал, — Диего, ты отчего-то замялся, не похоже на тебя всегда бойкого парня. Мои опасения стремительно оправдывались.
— Фатально? Не смогу ходить?
Меня, если честно мало волновало мое состояние.
— Нет, сможешь, когда… — ты снова опустил глаза и зачем-то нервно прикусил нижнюю губу.
— Ух, ясно, — кивнул я и попытался приподняться, но моя правая рука не слушалась, хотя я и ощущал ее жгучей тяжестью вплоть до кончиков каждого пальца.
— Аль, не шевелись, не надо! — обеспокоился мой Диего.
— Брось. У меня, что рука сломана? Так болит!
— Ээээ, ты ее чувствуешь?
— Ну, да… Естественно.
Ты, Диего, почему-то побледнел.
Я вновь повторил попытку подтянуться наверх, но уже с помощью ног. Однако и моя правая нога осталась безучастна к моим порывам. Стало так больно, что я даже невольно ойкнул.
— Аль, прошу, не надо… Твой бок еще не зажил.
Диего меня обнял и, чуть касаясь губами, поцеловал в шею.
— Сильно, значит, посекло, — протянул я в качестве вывода.
— Точно.
— Откинь одеяло, я хочу посмотреть.
— Нет, Аль, не сейчас.
— Давай, говорю. Я имею права знать.
— Ну, плохая идея. Потом.
— Не корми меня «потомами», сейчас, — я продолжал настаивать.
— Эх, — протянул ты, и на твоем лице пробежала тень сомнения, — Аль, послушай, сначала тебе будет сложно принять, но мы справимся, обещаю. Мы все сделаем, чтобы исправить последствия взрыва…
— Ты начал издалека, — оборвал я бережную речь Диего, — Я что инвалид? Калека? Мне оторвало ноги?
— Да… да… — ты, мой заботливый друг, в отчаяние спрятал лицо в руки. М-да. Тяжело тебе пришлось со мной. Седая, как лунь, голова лишь подтверждала мою правоту.
— Ясно…
— Твоя правая рука и нога… В общем, их больше нет.
— Нет? Что ж… бывает. Сильно?
— Рука да… даже часть ключицы вывернуло… А нога чуть выше колена…
— Что с боком?
— Ну… Уже все хорошо. Ткани удачно срослись с имплатами, поэтому бок сформировался нормально.
— Какие-то еще сюрпризы?
— Твои внутренности… в общем, кишечник пришлось восстанавливать, он сращен с искусственным заменителем стенок.
