— Не бойся… — Провожу пальцами по его губам. Он хватает их ртом, посасывает, покусывает и ерзает от нетерпения. — Ты можешь мне доверять. — И он кивает, наконец-то улыбаясь.
Беспорядочно гладит меня, покрывая поцелуями все, до чего дотягивается, хватается за все и сразу, бормочет что-то невнятное. Останавливать его не пытаюсь, потому что сам изнываю от желания поскорее трахнуть его. Секса давно не было, вот и веду себя как несдержанный юнец. А рядом Роджер — молодой, горячий, голодный, от одного вида которого, хочется сорваться, посылая к чертям и разум, и осторожность. В то же время хочется растянуть эту сладостную пытку, чтобы в подробностях запомнить первый раз с ним. Будут ещё другие, сейчас-то я в этом даже не сомневаюсь, но первый раз самый чудесный, самый лучший!
И пока я предаюсь своим фантазиям, млея под его ласками, он изворачивается, толкая меня на постель, сползает ниже, осыпая поцелуями живот и бедра, и я теряюсь в мыслях и ощущениях.
— Роджер… Ро…
Но он не слышит меня и уже где-то внизу копошится с завязками на моих штанах. Задорно глядя мне в глаза, он сжимает в ладони мой член и обхватывает его ртом. Поначалу медленно и осторожно, но немного привыкнув, уже уверенно и слишком смело для новичка. И делает это так умело, словно практиковался в тайне от меня. Мокро и нагло облизывает от основания до самой головки, да еще и причмокивает от удовольствия. Каждый дюйм моей возбужденной плоти старательно вылизан, зацелован и обласкан. О, за такую практику я бы поставил ему высший бал!
Подтаскиваю его к себе, укладывая на спину, и удобно устраиваюсь между разведенных ног. Все происходит как в тумане, все чувства обострены, каждое касание разливается приятной истомой по телу. Больше нет робких взглядов, стеснительно опущенных ресниц, смущенных улыбок, он весь передо мной открыт настолько, что я могу рассмотреть его в подробностях. Кожа нежная и такая светлая, покрытая редкой россыпью родинок, на судорожно вздымающейся груди видны выпирающие ребра — так и не отъелся за столько времени, худенькие руки с миниатюрными, как у девушки ладошками, впалый живот, аккуратный ровный член, который так и хочется облизать, узкие бедра и потрясающая, маленькая, упругая задница — объект моих ночных мечтаний.
Откручиваю крышку флакончика со смазкой, щедро выдавливаю на пальцы прозрачный гель, а Роджер инстинктивно сжимается, словно я мучить его собираюсь.
— Ну, чего ты? Если хочешь… если боишься, мы можем поменяться местами…
Мои слова повергают его в полное изумление, он даже рот от неожиданности открывает. Мотает своей растрепанной головой и выдыхает:
— Нет, я не…не хочу так. Лучше ты…
— Уверен? — И тут догадка осеняет меня: получается, он говорил не только… — Подожди, так ты вообще никогда и ни с кем не занимался сексом? Даже с девушками?
Опять мотает головой и краснеет. Святая Дева Мария! Да что же я вытворяю? Я идиот! Сумасшедший, окончательно спятивший идиот! Я не должен так с ним поступать! Но блестящая серебристая упаковка уже мелькает в его ловких пальцах… Этим добром я закупился ещё в первые дни пребывания Роджера в моей квартире. Вероятно, подспудно лелеял надежду на то, что подобный исход может случиться, или уже тогда желал этого мальчишку, только себе все не хотел признаваться.
Не обращая внимания на мое замешательство, он разрывает пленку, достает презерватив и старательно раскатывает его на моем члене. И когда я проникаю в него, он не вскрикивает, не морщится, а лишь ещё шире распахивает свои дивные глаза, и слезы, выступившие на ресницах, тут же скатываются по вискам, теряясь в волнистых прядях. Замираю на мгновение, проверяя давно позабытые ощущения и давая привыкнуть мальчишке, ведь у него это впервые… Он такой тугой и горячий, наверное, поэтому стало так приятно и так чувствительно. Высшее наслаждение почти на грани боли.
Роджер молчит, и только по его лицу, на котором эмоции сменяются с бешеной скоростью, и по хриплому отрывистому дыханию я понимаю, насколько ему хорошо.
Сознание плывет, все чувства, ощущения сливаются воедино и сосредотачиваются в одной пульсирующей точке, лишь под ладонями чувствую мягкость обнаженной кожи, и только это держит меня на этой планете, только это заставляет цепляться за реальность. И Роджер, раскрасневшийся вовсе не от смущения, а скорее от желания, не выглядит скованно, тянется руками, жадно сжимает меня и охотно подставляется под ласки. Закусив губу, улыбается и смотрит из-под опущенных ресниц, внимательно наблюдая за каждым моим действием.
— Брай, хочу ещё… еще…
Он отдается так самозабвенно, как никто и никогда не отдавался мне с таким пылом. И я готов дать ему все, что он потребует, но остатки здравого смысла бьют по тормозам.
— Не сходи с ума! Подумай… что завтра будет с тобой…
Он едва не хнычет от разочарования, когда я замедляюсь, давая нам небольшую передышку. Всхлипывает, шепотом требует, но я и так понимаю все без слов. На каждую мою даже мимолетную ласку, он прогибается в пояснице, устремляясь навстречу, желая получить как можно больше удовольствия, и так бесстыже стонет, что я, забыв обо всем, срываюсь в бешеный ритм. Мои движения становятся сильнее и глубже; он кричит, сокращаясь вокруг моей плоти, и кончает себе на живот. И я тороплюсь догнать его. Волна сладкой дрожи бежит по телу, время будто замирает, и мир разлетается на куски, а под закрытыми веками, словно разноцветные фейерверки взрываются. И где-то на кромке сознания ловлю едва различимый выдох: «Люблю…».
Понемногу возвращаюсь в реальность; комната обретает более четкие очертания и потолок уже не так кружится. Я словно пьяный. Мое тело, такое мягкое и расслабленное, будто из него вытащили все кости, все внутренности, и оставили только гулко грохочущее сердце. С трудом поворачиваюсь к Роджеру и вглядываюсь в него. Румяный, счастливый, он лежит, свернувшись в клубочек, водит пальцем по моей груди, вырисовывая какие-то одному ему понятные рисунки, и сонно жмурится.
— Надо почаще устраивать тебе истерики, — нагло ухмыляется и закрывает глаза.
***
В конце концов, это должно было когда-нибудь случиться.
Я уже и забыл, каково это просыпаться утром счастливым настолько, что не хочется вылезать из кровати, что-то делать, куда-то спешить, даже на любимую работу. Забыл, каково это просто лежать и наслаждаться каждым моментом тихой и спокойной близости. Роджер, ухитрившись почти полностью распластаться на мне, тихонько посапывает, уткнувшись носом в мое ухо. Он так вымотал меня за ночь, словно мы не сексом занималась, а штангу тягали; даже шевелиться было бы лень, если бы не занемевшая рука и расползающиеся по коже неприятные покалывания.
Осторожно высвобождаюсь из-под него, морщусь от ринувшихся от плеча до запястья колких мурашек и сладко тянусь. Каждое движение отдается ломотой в мышцах, этот неугомонный мальчишка живого места на мне не оставил. Болезненный стон срывается с моих губ, но я тут же умолкаю. Рядом ворочается спящий Роджер, протяжно вздыхает, подсовывает ладонь под щеку и затихает. Давненько я не подвергался физическим нагрузкам. Если уж мне так тяжело, то ему, наверное, совсем худо, заездил я его вчера, дорвался до юного тела. Этот дурной мальчишка все-таки добился своего: соблазнил, воспользовался моей слабостью, а теперь безмятежно дрыхнет, разметав по подушке непослушные пряди. Усмехаюсь, разглядывая его. Он такой красивый сейчас, такой трогательный, зацелованный, заласканный мной до одури. Убираю выбившийся локон с его расслабленного лица, встаю осторожно, чтобы не разбудить, и иду в душ.
Вернувшись из ванной, вижу, что он уже не спит. Лежит на животе, отсвечивая своей маленькой аккуратной задницей, болтает ногами и нахально шарится в моем телефоне. Его нежная кожа пестрит россыпью красных отметин в тех местах, где я ее сильнее всего сжимал. Особенно на плечах и бедрах. На мой вопрос: «Как ты?», он кивает, лучезарно улыбаясь, и возвращается к исследованию моего телефона. Схватив его ступню, начинаю растирать ладонями, чтобы немного согреть, целую в серединку и провожу ногтем от пятки и по всей поверхности до кончиков пальцев. Дёргается от щекотки, вырываясь, и хохочет, уткнувшись носом в подушку.
