— Мальчик мой, что ты говоришь? — вопрос мистера Тейлора выводит меня из тяжелых раздумий. — Что значит любишь? Он же… мужчина. Мистер Мэй… Брайан, может, объясните, что здесь происходит?
Мечется взглядом между мной и своим сыном, и замечаю, как начинает покрываться пятнами. Качаю головой, сглатывая сухой комок в горле, но понимаю, что этого мало для ответа, поэтому с трудом выдавливаю из себя:
— Не могу… Для меня это тоже неожиданность…
Чувствую, как на моих плечах сжимаются пальцы и тут же исчезают. Роджер садится на стул, берет мои руки в свои и подозрительно невозмутимо произносит:
— Люблю… — Я позавидовал бы его выдержке, если бы не находился в таком шоке. — И мне все равно, что ты думаешь. Все равно, что вы все думаете! — срывается и с вызовом вскидывается на отца.
Пора сворачивать этот балаган, иначе комедия превратится в драму со слезами и разбитыми сердцами, а то и лицами.
— Майкл, я считаю, на сегодня достаточно потрясений и откровений. Нам всем нужно отдохнуть и успокоиться.
— Роджер, ты идешь со мной! — неожиданно рявкает мистер Тейлор. Вскакиваем все вместе, как по команде, и Роджер тут же прячется за меня. Нашел защитника.
— Нет! — вскрикивает и больно цепляется за мои бока. А вот это уже слишком!
— Успокойтесь! — я уже сам на грани, поэтому, немного повысив голос, прекращаю начавшуюся перепалку. — Майкл, пусть он останется. Здесь он в безопасности. Ну не поволочёте же вы его за волосы по городу, в самом деле. Хотите, оставайтесь у меня, мы поужинаем, и вы лично убедитесь, что я не причиню вреда вашему сыну. Тем более мы столько времени живем в одной квартире. Я Роджеру только добра желаю.
Хватает же благоразумия хотя бы нам, взрослым, погасить конфликт. Криком ничего не решить, тем более с Роджером, он же упрямый и ни за что никого не будет слушать. Привык делать все сам, за себя решать и за других. Это ж надо додуматься вот так беззастенчиво заявить своему отцу: «Люблю…». Интересно, когда он собирался мне об этом сказать? Нет, я с ним точно с ума сойду!
Несмотря на свое взвинченное состояние, несмотря на острое желание тут же забрать своего сына, мистер Тейлор все-таки соглашается. Но я вижу, что это решение дается ему нелегко. От моего гостеприимства он предсказуемо отказывается, идет в холл и одевается. Что ж — это его выбор. Роджер так и маячит где-то у меня за спиной, стискивая мою руку, и боится подойти к родному отцу, словно он его тут же скрутит и насильно утащит. Майкл боится оставлять своего сына со мной, будто бы я тотчас, как закрою за ним дверь, начну развращать бедного мальчика.
А чего же боюсь я? Оказывается, страхов у меня ничуть не меньше. Боюсь, что Роджер не захочет понять и не простит мою скрытность. Боюсь, что отец, пользуясь законным правом, действительно заберет его. Когда я только начинал поиски, то не задумывался об этом. Теперь же вероятность потерять этого мальчишку как никогда реальна.
На прощание мистер Тейлор подходит к сыну и обнимает его, настороженно застывшего, как изваяние, и, посмотрев на меня внимательно и сурово, уходит. Я выдерживаю его взгляд почти с равнодушием, но чувствую затылком другой, не менее грозный. Сейчас и мне достанется… Поворачиваюсь к Роджеру и как можно спокойнее говорю:
— Ну что, ужинать будем?
Растерянно пожимает плечами и плетется в гостиную. А я, переведя дыхание, поднимаюсь к себе, чтобы переодеться. Буря миновала или всего лишь затихла — неизвестно. По крайней мере, пока не поговорю с Роджером. Он-то не упустит возможности воткнуть в меня парочку ядовитых шпилек. Обреченно вздыхаю, спускаюсь и иду на кухню.
Роджера нет, на столе так и стоят три одинокие кружки, и ужином даже не пахнет. Убираю грязную посуду, достаю овощи из холодильника и зову:
— Роджи, ты собираешься мне помогать? — Но в ответ гробовая тишина. Откладываю пакет и иду в комнату посмотреть, чем он там занимается. Сидит на диване, обняв колени, и равнодушно пялится в окно. Кажется таким умиротворенным, но это впечатление обманчиво — пунцовые скулы и напряженная поза выдают его состояние.
— Роджи…
— Я не могу, у меня психологическая травма, — не поворачивая головы, огрызается сквозь зубы.
При всей трагичности ситуации, не могу сдержать улыбку.
— Какая травма? Ну с чего бы она у тебя появилась?
— Ты обманул меня! — Гневно сверкает глазами. — Привел моего отца, мне ничего не сказал. Знаешь, как я испугался? До жути, до сих пор не могу в себя прийти.
Уже по привычке устало тру переносицу. Хочется подойти, взъерошить макушку, потрепать по щеке, чтобы он рассмеялся и прижался к моей руке, хочется хоть немного растормошить, но, глядя в его глаза, полные страха и боли, будто там поселилась вся мировая скорбь, понимаю, что сделаю только хуже.
— Прости, я правда не хотел, чтобы так получилось… надеюсь, что ты хотя бы попытаешься меня понять…
Возвращаюсь на кухню и берусь за готовку, машинально режу овощи, шинкую зелень, а мыслями до сих пор с Роджером. Беспокойство разрастается в груди, разливаясь пульсирующей болью под ребрами. Мне трудно сдерживать себя, когда он такой… Мой хваленый самоконтроль летит ко всем чертям, и я готов уже сорваться в комнату, как Роджер все-таки решает составить мне компанию. Не говоря ни слова, начинает накрывать на стол, разогревает еду и раскладывает по тарелкам. Я же замешиваю салат и сажусь рядом с ним, почти соприкасаясь коленями. Едим молча, он все еще дуется на меня, а я стараюсь сохранять терпение, хоть это и сложно. Он рвется выяснять отношения, я же желаю только одного — чтобы он успокоился.
— Почему ты не рассказал мне про отца? — тянет с упреком, а сам сосредоточенно рассматривает содержимое тарелки.
— А ты почему не сказал, что влюбился?
— Боялся, что разозлишься.
— Вот и я боялся того же, — искренне признаюсь я.
Открывает рот, но тут же осекается. Хмуро ковыряется в салате и мрачно поглядывает на меня.
— Ты мне не рассказывал, что украл деньги… — Замирает с поднятой вилкой. На ум приходит наш первый разговор, когда я только-только привел его домой, и мы вот так же сидели на кухне… Думаю, он тоже это вспоминает. Вижу, как краснеет, смущаясь, но быстро берет себя в руки.
— Мне нужно было на что-то жить. А не признавался потому, что ты стал бы меня призирать…
— Но это же глупо!
И опять тишина, гнетущая и глухая, только слышно, как стучат приборы о тарелки. Становится совсем невыносимо. Он так будет дуться на меня бесконечно. Откладываю вилку и смотрю на него, на его напряженные плечи, на насупленные брови, на все еще красные скулы. Необходимо объясниться, но не представляю, как лучше поступить. Как с маленьким — нельзя, еще больше разозлится, а как со взрослым — поймет ли…
— Роджи, послушай… — Накрываю его пальцы своей ладонью. Он дергается, вырываясь, и роняет вилку. Зажимает руки между коленей и поднимает на меня глаза. Похож на взъерошенного птенца, неуверенного в себе и напуганного. Ладно, попытаться стоит. — Ты еще недостаточно взрослый… вернее, в силу молодости и горячности не сможешь понять, но все, что я сделал — это только ради твоего блага. И я не жалею о своем поступке. — Фыркает и опять обиженно отворачивается. Ну сколько можно? — Наверное, для тебя все кажется простым, но это не так. На мне лежит большая ответственность за твою жизнь, за твою безопасность, а еще я не имею права скрывать, что ты живешь у меня. Я должен был позвонить или в социальную службу, или найти твоих родителей. Я выбрал второе. Они действительно искали тебя, но в Лондоне очень просто затеряться, особенно если нет желания, чтобы нашли. Ты не представляешь, сколько пропавших детей разыскивают и скольких никогда не находят. Не нужно никого винить. И, пожалуйста, не сердись на меня. Я забочусь о тебе, как могу… как умею…
Но против ожидания, он не желает что-то понимать. Резко встает из-за стола, даже не поев толком, и сбегает. Провожаю его взглядом и разочарованно вздыхаю. Слышу гулкий топот по лестнице — значит, поднялся к себе. Заканчиваю ужин в одиночестве, пока кипятится вода в чайнике, мою посуду, завариваю чай и ухожу в гостиную. Поднимаю с пола миску с конфетками, подбираю фантики и включаю телевизор. Не буду сейчас его дергать, пусть все обдумает и остынет, возможно, завтра получится с ним поговорить.
