Улыбаюсь, вспоминая, каким невинным он выглядит, когда спит…
И эта его чертова боязнь пауков… Смешно, конечно, но жутко раздражает. Он из-за этого которую ночь спит в моей постели. Конечно, без каких-либо интимных притязаний, но легче-то от этого не становится. По крайней мере рядом со мной его не мучают кошмары.
Да и как тут уснуть, когда чувствуешь его настолько близко. Так и лежу, наблюдая за ним полночи, слушаю его дыхание, кончиками пальцев глажу по щеке и ловлю каждую мимолетную улыбку. И только под утро забываюсь коротким, тревожным сном. А потом с трудом заставляю себя подниматься на работу.
Да уж, хватка у этого мальчишки действительно железная. Сам не замечаю, как отдаю контроль в его неопытные, но настойчивые руки, как выполняю любую прихоть, как покоряюсь ему. И это пугает меня еще и потому, что так опасно для него самого. Поскольку сдерживать себя с каждым днем становится все труднее. И слава всем небесным светилам, что тогда он испугался и сбежал, ведь себя я вряд ли смог бы остановить. Еще чуть-чуть и натворили бы глупостей.
Он очень изменился. От того зашуганного мелкого оборванца, которого я встретил в тот дождливый вечер, уже ничего не осталось. Он превратился в уверенного в себе мужчину, — хоть и все с той же мальчишеской непосредственностью, — немного дерзкого, порой капризного, но доброго и ласкового. И невероятно желанного. Словно я знаю его всю жизнь, и он всегда был рядом, словно между нами нет никаких преград. А все, что было до него, всего лишь сон, одинокий и пустой. Ведь я тоже меняюсь вместе с ним.
— Мистер Мэй, если я не ошибаюсь? — Вздрагиваю и поднимаю глаза. — Майкл Тейлор. Я — отец Роджера.
Прожимаю протянутую шершавую ладонь, и предлагаю ему присесть.
— Брайан. Можно просто Брайан.
Кивает и жестом подзывает официанта. Заказывает бренди, и мне это совсем не нравится. Он так сильно нервничает или имеет пристрастие к выпивке? Смотрит куда угодно, только не на меня, и хмурится. Вижу, как собирается с духом, и все порывается что-то сказать, но молчит. Слова, что ли, подбирает? Я не тороплю, оставляя за ним право начать разговор самому, и пристально разглядываю его.
Человек, который сидит передо мной и судорожно сжимает в трясущихся руках бокал с алкоголем, даже отдаленно не похож на Роджера, будто неродной. Довольно крупный высокий мужчина, почти полностью седой, с широким красным лицом и тяжелым взглядом из-под нависших бровей. Глядя на него, закрадывается странная мысль: может, миссис Тейлор повторно вышла замуж? Но когда он показывает мне семейную фотографию, все становится ясно: сын — полная копия матери, а второй ребенок — маленькая и чересчур серьезная девочка, похожа на отца. Что ж, бывает, что дети наследуют черты внешности только одного родителя.
— Вы правда профессор? — наконец подает голос мистер Тейлор.
— Да…
В подтверждение своих слов достаю документы и протягиваю ему. Он внимательно изучает мой паспорт и пластиковый пропуск колледжа, отдает обратно, и, видимо, решив, что я не стану его обманывать, заметно расслабляется.
— Расскажите, как вы познакомились с моим сыном?
— Впервые я встретил его возле вокзала Кингс-Кросс… — Я ожидаю этот вопрос и готов к нему. Поэтому без утайки выкладываю все, что тогда случилось, не скрывая того плачевного состояния, в котором находился Роджер. Надо отдать должное выдержке мистера Тейлора, пока я рассказываю, ни один мускул не дергается на его лице, и только покрасневшие глаза и еще более дрожащие пальцы выдают его волнение. — …А сейчас, как я вам говорил ранее, он живет у меня.
— Я был в поездке, когда все это случилось, — начал он хриплым голосом. — Все же было так хорошо. Я даже не подозревал… А когда вернулся, то попал в дом, полный полиции. Моя жена не смогла до меня дозвониться, она была в таком состоянии… Детей нигде нет, а она сидит почти невменяемая на диване, и врач… наверное, кто-то из соседей вызвал… Слава Богу, что я приехал почти сразу. — Мистер Тейлор замолкает и залпом осушает бокал. — Тогда мне и сказали, что Роджер сбежал. Вы знаете, почему он это сделал?
Киваю и смотрю в его осунувшееся и старое лицо. Какой смысл лгать ему о том, что случилось, да и щадить его я тоже не хочу.
— Он рассказал мне во всех подробностях. И о школе, и о разговоре с вашей…
— Она не соображала, что делала. Ее это потрясло, вы же понимаете… — Нет, черт возьми, я не понимаю! Как вообще можно было так поступить с собственным ребенком? Но он без сомнений до конца будет оправдывать свою жену. — Не стоит ее винить. Она воспитывалась в строгой семье, где чтут и уважают традиции. Может она что-то не так поняла… Но вдруг предположить, что наш мальчик… ну, что он…
— Гомосексуал, верно?
Болезненно морщится и взирает на меня, как на умалишенного. По его реакции нетрудно догадаться, насколько ему претит одна только мысль об этом. Мне искренне жаль Роджера, ведь когда его отец узнает, что это правда… Не хотелось бы, чтобы мальчишка попал под горячую руку. Возможно, я зря все это затеял? Но скрывать у себя несовершеннолетнего — противозаконно. Боже мой, как же все сложно! И как я ненавижу все эти сложности.
— Мне все равно, кто он… кем бы он ни был — он мой сын. — Что-то я сомневаюсь, что он сам верит в свои слова. — За эти два года я столько всего передумал… почти смирился, даже с тем, что, вероятно, никогда его больше не увижу. И вдруг ваш звонок, который дал мне надежду. Когда мы поедем к нему, мистер Мэй?
— Скоро. Могу я узнать, что вы собираетесь сделать?
Да, в его глазах я точно выгляжу человеком недалекого ума — задаю дурацкие вопросы, один за другим. Он удивленно поднимает брови и недоумевающе взирает на меня.
— Домой заберу, конечно. Разве есть другие варианты?
— А если он откажется? — Мне даже интересно посмотреть на такую реакцию, а испытав на себе характер Роджера, я более чем уверен, что он не захочет возвращаться.
— Как… Что значит откажется? Он все еще под нашей опекой и обязан вернуться в семью.
Усмехаюсь и качаю головой. Если бы все было так просто.
— Он почти совершеннолетний. Два года бродяжничал, питался чем придется, спал, где придется, мерз, голодал, терпел лишения, его избивали, и не раз. Он был на самом дне, совсем один. Вы действительно думаете, что одним своим появлением заставите забыть весь тот ужас, что он пережил, и вернуться домой, как ни в чем не бывало?
— Что вы хотите сказать? — Бледнеет и едва сдерживается, чтобы не вспылить. — Вы думаете, он не захочет… Но я знаю своего сына!
— Знали, мистер Тейлор. Улица меняет людей. Боюсь, что от того мальчика уже ничего не осталось. Он замечательный, добрый, воспитанный, но… внутри него поселился страх, а еще ненависть и сильная обида. Его преследовали в школе, издевались, и когда он обратился за помощью к своей матери…
— Не смейте так говорить о моей жене! Она не виновата, она…
— Она отвернулась от него, — спокойно заканчиваю, но внутри все кипит от злости. Не так, ох, не так я хотел поговорить. Но он слишком вспыльчивый и твердолобый, да и алкоголь не способствует доверительному диалогу. — А я приютил его у себя и дал все, что требовалось. Я все это время заботился о нем.
— Я вам все возмещу…
— Мне не нужны ваши деньги, Майкл, — сознательно называю его по имени, и он тут же вскидывается, но под моим гневным взглядом сникает. Сидит, ссутулившись и виновато разглядывает стол. — Даже благодарности не нужно. Все это я делал для Роджера… Он изменился, ему пришлось слишком быстро повзрослеть и научиться не только защищать себя, но и принимать самостоятельные решения. Он не станет беспрекословно выполнять все ваши требования. Поэтому мой вам совет: не давите своим отцовским авторитетом. Поверьте, вы так ничего не добьетесь, кроме еще большей озлобленности.
— Простите. Я уже в каждом вижу врага. Мы эти два года жили как в кошмарном сне…
— Роджер тоже.
— Да, да, конечно… — мистер Тейлор задумчиво глядит в пустоту, невидящим взглядом, о чем-то размышляя, и после недолгого молчания произносит: — Пожалуйста, мы можем поехать к нему?
