Когда Брайан расслаблен, его руки спокойно лежат на столе или на коленях, и только указательный палец чуть подрагивает. Иногда крепко сжимаются в замок, когда он нервничает или сердится, но это бывает редко. Я только однажды видел его сердитым. А иногда его хрупкие пальцы теребят перстень на мизинце, когда он задумчив или расстроен. С этим перстнем он никогда не расстается. Наверное, подарок от близкого человека, может, даже любимого… И мне до мурашек на коже приятно, когда он прикасается ко мне. Временами я представляю, как эти руки будут не только трепать меня по макушке и сжимать плечи, но и гладить, ласкать, одаривая своим теплом и вызывая стоны наслаждения. Но об этом пока можно лишь фантазировать.
А еще я заметил, что его ступни тоже очень красивые, ведь по дому он почти всегда ходит босиком. А я так не могу. Даже в прогретой квартире я все равно надеваю его шерстяные носки, потому что нещадно мерзну. И когда сижу, всегда подгибаю под себя ноги, так мне гораздо теплее. Иногда Брайан греет их в своих ладонях, растирая заледеневшие конечности. И это реально классно!
Интересно, он кому-нибудь тоже массировал ступни? Заглядывал так же ласково в чьи-то глаза, непременно карие, как на той фотографии. Смеялся с кем-то, гулял, готовил ужин, делил постель… Нет, не хочу об этом думать.
— У тебя есть кто-нибудь? — осторожно интересуюсь.
Вздрагивает и оглядывает меня удивленно. Так заработался, что не заметил моего вторжения.
— Конечно. У меня есть родители. А теперь еще один милый и слишком любопытный беспризорник.
На сердце сразу теплеет, и я растекаюсь по кровати, блаженно улыбаясь.
— Нет, я имею в виду парень… ну, ты же… гей.
— Ах, вот ты о чем…
Молчит загадочно и что-то старательно записывает. Жду уже несколько минут, а он, похоже, и вовсе про меня забывает.
— Брай… — тихонько зову, — ну так как?
— Что как? — Непонимающе смотрит на меня. — А, ты об этом… — И снова молчит. Да что ж такое-то? — Нет, парня у меня нет.
Это, конечно, здорово и немного успокаивает, но тогда почему он так часто задерживается? Может, только познакомились? Еще не определились с отношениями? Да хоть бы вообще разругались. Пусть будет один, я ему все на свете смогу заменить.
— А был кто-то? — робко бормочу, а сам опасаюсь, что вот сейчас уж точно пошлет. — Я увидел фотографию в твоём компьютере… Отыскал кусочек твоей личной жизни…
Поворачивается и, ехидно сверкая глазами, спрашивает:
— И куда ты ещё засунул свой любопытный нос?
Моментально вспыхиваю, чувствуя, как краснота предательски расползается по лицу и стекает на шею. Испуганно моргаю, вспоминая не только этот снимок, но и ящик с нижним бельем, и смазку, и визитку… Но быстро справляюсь со смущением и возражаю:
— Эй, ты же мне разрешил! Помнишь?
Быстро щелкает мышкой, перебирая многочисленные папки, и, наконец, находит эту злосчастную фотографию, где он в обнимку с тем парнем, которого я уже ненавижу всей душой.
— Это было много лет назад… Я был уверен, что все вычистил… Подожди… — И он одним кликом удаляет все, что есть в этой папке, навсегда стирая из памяти компьютера. Надеюсь, из своей он так же легко сотрет, чтобы даже крошечных воспоминаний не осталось. — Теперь успокоился?
Глядит с грустью и нежностью, а потом открывает ключом верхний ящик стола, куда я так и не смог залезть, достает смятый листок и протягивает мне. На нем нарисован портрет Брайана, примерно моего возраста, потому что выглядит он на рисунке молодо, хоть и не разобрать из-за множественных заломов бумаги. Видно, что мяли листок усердно и с чувством, а потом пытались разгладить, линии карандаша кое-где смазались.
— Это он нарисовал? — Кивает, поджав губы. — А какой он? Ну, тот…
— Он… Он талантливый художник, довольно знаменитый. Это далеко не единственный мой портрет, но самый первый… Он любил меня рисовать. Но тот человек — мое давно забытое прошлое, и это все, что тебе необходимо знать о нем. Рисунок тоже можешь выбросить, мне он не нужен.
Замолкает, улыбается и снова погружается в работу. А я аккуратно складываю лист, решая спрятать его в свой рюкзак. Пускай останется у меня, красиво же.
— А кроме него у тебя был кто-то…
— Роджер, у меня были мужчины, — отвечает не оборачиваясь, и продолжает писать. — Недолго и несерьезно. Сейчас никого нет.
Сказал, как отрезал. Грубо получилось, но я сам виноват. Зачем лезу с вопросами? Не знаю даже, что и думать. Больно, наверное, было, раз так реагирует.
— Ты так часто задерживаешься, и я решил, что… А тут я, и мешаю тебе…
Ох, чувствую нарвусь я сегодня… Брайан откладывает карандаш, подходит ко мне и садится рядом. Поднимаюсь и обнимаю его со спины, чувствуя, как напрягается, но не отталкивает, а выжидает, что я буду делать. И я делаю такие глупости, что сам от себя охреневаю. Покрываю его шею легкими поцелуями. Он откидывает голову и вздыхает. Веки прикрыты, ресницы дрожат — ему нравятся мои ласки. Набравшись смелости, я скольжу пальцами за ворот футболки и касаюсь его груди гладкой и твердой. Нахожу маленький бугорок соска, и тут он вздрагивает, перехватывая мои руки, и отстраняется.
— Роджер, иногда мне кажется, что ты со мной играешь.
Замираю от неожиданности и пытаюсь осмыслить сказанное. Сначала непонятно. Почему играюсь, как? Потом обидно. Значит, все мои потуги настолько жалкие, что кроме вот такого ничего не вызывают? То есть я столько дней к нему подкатываю, даже ухаживать стараюсь… и все впустую. Для него все это выглядит всего лишь игрой?
И почему я такой идиот? Ну, конечно, зачем я ему? Подумаешь, тронул за плечо, подумаешь, потрепал по щеке, подумаешь, взъерошил макушку. Может он ко всем так относится? Он вон и живность всякую любит, и детишек — всем помогает. Я-то чем лучше, вернее, чем хуже? Мне тоже можно помочь, нет ведь разницы между бездомным щенком и мальчишкой, но на этом все. Никогда он не посмотрит на меня иначе.
— Я не играю… Ты мне очень нравишься.
Рассматривает меня не разочарованно, а как-то безнадежно, словно он ждал этого и просто смирился с неизбежным, когда это произошло. А что если я скажу ему правду? Нет, нет, он не поймет. Он мне не верит. Наверное, считает, что я с ним из-за денег. Но мне они без надобности. Я влюбился бы в него даже если встретил на свалке. Почему он постоянно меня отталкивает и держит на расстоянии? Может потому что он до сих пор любит того, другого? Того он так и не забыл, а для меня все это всего лишь акт доброй воли? Как тарелка супа в Рождество у церкви, как пластиковый контейнер с едой от Армии спасения.
— Как ты не поймешь, мальчик мой? Ты — ребенок, а я — взрослый мужик с отвратительным характером… Зачем я тебе нужен такой?
Ну вот, опять по новой… Что же мне еще сделать, чтобы и он понял, что меня не интересует никто, кроме него…
Сидит в пол-оборота и выглядит почти сдавшимся, словно вот-вот выбросит белый флаг и окончательно капитулирует. И такой привлекательный в своей домашней футболке с чуть растянутым воротом, из-под которого немного видна остро выступающая ключица, что хочется повалить его и зацеловать до изнеможения. Господи, как же я его хочу! А когда он тянется ко мне, все мое внимание моментально переключается на оголившийся плоский живот с маленькой аккуратной впадинкой пупка и темной волосяной дорожкой, уползающей вниз под резинку штанов. Вот куда бы я точно хотел сунуть свой любопытный нос… И этот внезапно обнажившийся кусочек розовой кожи кажется мне таким сексуальным и желанным, что я нервно сглатываю и тянусь навстречу.
— Нужен…
Настолько страшно мне еще никогда не было. От напряжения воздух так наэлектризовался, что чиркнешь спичкой, и все полыхнет. Стягиваю с него футболку, и он не останавливает меня, покорно разрешая делать все, что мне вздумается. Изучаю его плечи, грудь, оглаживаю дрожащими ладонями, впервые позволяя себе насладиться теплом его кожи. Скольжу губами вниз по шее, моля всех известных богов, чтобы и это мне было позволено. Пальцами сжимаю соски, и он, выгибаясь, вздыхает неожиданно громко. Приподнимает меня за задницу, затаскивает к себе на колени и со всей силы стискивает мои ягодицы. Ого! Вот это ничего себе!
