Измена: ты больше не мой (СИ) - Екатерина Лискина

Драцена умерла.

Та самая, моя любимая, которую Виталик подарил на наш пятилетний юбилей. Он всегда был немножко выпендрежником, мой любимый муж, но не так, что б на последние деньги — сто роз, а потом кушать нечего, нет. Он был очень хозяйственным и в тот день приволок мне в подарок заморыша в деревянной кадке.

— Вот, Алинка! Это тебе! Почти бесплатно досталась! — Его физиономия под челкой русых, плохо подстриженных волос, аж лучилась счастьем — сэкономил! Урвал! Добытчик!

Хотелось выдрать эту недопальму из горшка и гонять дорогого супруга по всей квартире, лупася его по чему ни попадя, но я сдержалась. Хорошие девочки не лупят мужей выдранными из кадки пальмами, даже если очень-очень хочется, а от ярости застит глаза.

— Спасибо. Она чудесна! — я попыталась улыбнуться. Так реагировать было правильнее. Хотя пришлось сделать над собой неимоверное усилие, но видимо, его не хватило и Виталик все таки догадался что с подарком немного… Не угадал.

Он был умным, мой нелепый, нескладный муж, умным и нежным, это перевешивало все. Он тогда быстро отобрал дурацкую пальму, засунул ее в уголочек, а меня подхватил на руки и унес в постель, где долго, очень долго и нежно всячески утешал. Утром пальма уже не казалась такой дурацкой, а когда вернувшийся от бабушки трехлетний Андрюша с восторгом начал носиться вокруг нее, я и вовсе растаяла. Ну, пальма так пальма, все лучше, чем деревянный половник для варенья, которым осчастливили на деревянную свадьбу одну из коллег.

Драцена за прошедшие три года изрядно позеленела, разрослась, перекочевала в кадку побольше и вот…

Умерла.

Виталик не ночевал дома — очередная командировка на тот загородный проект, Андрюшу забрала свекровь еще вчера — через два дня ему в первый класс и бабушка хотела купить любимому внуку то, что я еще не успела. Всякие пеналы, карандаши и прочие очень нужные шестилетке вещи, без которых первый класс совсем не праздник. Я осталась тут одна, с мертвой пальмой. Сидела на полу возле нее и понимала, что все, ничего сделать нельзя.

Впрочем, пальма была только началом.

На работе я не успела даже сложить зонт: на улице было слякотно, типичное начало сентября, как в дверях приемной уже нарисовалась Марья Ивановна, гроза всех офисных компьютеров — после ее уборки они вечно переставали работать. Вредная бабка прошлась, потряхивая своими вечными многочисленными бусиками в глубоком, не по возрасту, вырезе сморщенного декольте и злорадно взглянув на меня выдала:

— А твой то… в своем кабинете с этой лахудрой, Ларочкой, такое нынче вытворял, такое! Ни стыда у него, ни совести, стон стоял на весь офис, на все четыре этажа! Ты б ему хоть скандалец какой закатила, ей богу, спал бы с ней как все люди, втихаря! Да что ж ты стоишь, раскрыв рот, пошли!

Дальше случилось неслыханное. Сухонькая Марьиванна бросила свою вездесущую швабру, ухватила меня за руку, да крепко как, точно останутся синяки, и поволокла. Из приемной, через коридоры, через переход, и приволокла…

Достаточно быстро, чтобы происходящее в кабинете Виталика нельзя было истолковать двояко.

Разбросанные вещи, красные трусики на люстре, курящая на диване голая девица “Пууся, скажи им пусть закроют дверь с той стороны”, Виталик, не знающий, то ли ему трусы надевать, то ли прямо так бежать ко мне.

Мне же в тот момент показалось, что умерла не только пальма.

Не помню как я оттуда ушла.

Ноги подгибались, глаза застилали слезы, в лифте я автоматически нажала на кнопку первого этажа и вышла из здания под дождь. Вокруг была жизнь маленького городка, щедро политого водой: кто-то куда-то бежал под зонтом или газеткой, ехали машины, разливались лужи, падали желтые листья, напоминая что лето кончилось.

И мое сердце разбито и втоптано в грязь, как эти желтые листья.

Сколько я там стояла, не чувствуя холода и воды — не помню. Очнулась, когда меня ухватили за плечи поволокли в здание, попутно тормоша.

— Алина, Алина Валерьевна, с тобой все хорошо? — мой непосредственный начальник и босс всех в этом офисе, Станислав Александрович даже сумел состроить достаточно обеспокоенный вид. Хотя ему всегда и на всех было наплевать.

— Да у нее чп в личной жизни, Стасик! — вездесущая Мариванна конечно же была тут, трясла своим шиньоном, звенела бусиками. Старая стерва. — Алинка твоя поймала своего неблаговерного на горячем, прямо без трусов, представляешь! У мужика ни стыда, ни совести, ни показать чего, а он все туда же, баб менять. Тьфу!

Мне захотелось вырваться из сильных рук, что удерживали меня за плечи, не давая упасть и вцепиться в седые патлы. Сама же отвела меня, а теперь смеется! Дрянь! Вместо этого я сцепила зубы и, как могла спокойно, спросила:

— Шеф, можно я возьму отпуск за свой счет по личным обстоятельствам? На неделю. — И уже этой швабре в бусиках: — Спасибо, что открыли мне глаза, без вас бы я никогда не узнала, что Виталик мне изменяет!

У шефа стало такое лицо, что Мариванна, которую он обычно называл “тетя Маша”, сначала спрятала свои мощи, обряженные в нечто цыганистое, за свою же швабру, а потом бочком, бочком — пропала где-то в коридорах.

Я же потихоньку стала оттаивать. Точнее — замерзать. Почувствовала и холод, и промокшую насквозь одежду, и что меня бьет мелкая дрожь, а у шефа очень большие и теплые ладони.

— Так, — у Станислава Александровича был низкий, бархатный голос, который заполнял сразу все помещение, — Камиль, ты идешь с нами, посидишь в приемной, проследишь, чтоб никто нас не беспокоил.

— А ты, моя дорогая, — он приобнял меня и повлек к лифтам, — сейчас пойдешь, переоденешься и мой шофер отвезет тебя домой. Неделя отпуска это слишком, у нас в следующий вторник важные переговоры, но сегодня и завтра я тебе подпишу. За два дня и выходные оклемаешься и в понедельник придешь, надо подготовить документы, перезвонить партнерам, в общем, без тебя никак.

Под это басовитое воркование мы с боссом и Камилем, охранником, загрузились в лифт, проехали до своего этажа и пошли в приемную, возле которой уже собралось некоторое количество народу.

— Все вон! Камиль, постоишь у входа, никого не пускай. — шеф завел меня в приемную, пошуршал в моем шкафу, разыскивая сменную одежду. Я