всегда держала там запасную юбку на случай форсмажора, кофе ли пролью, чернилами ли испачкаюсь и туфли на низком каблуке. Все таки на шпильках я уставала, особенно если задерживалась допоздна с документами и тогда, уже в отсутствии шефа, позволяла себе эту маленькую слабость, удобную обувь.
А вот блузки на вешалке не оказалось. Я уже успела подумать, что поеду в мокрой, но тут шеф пропал из виду и появился уже со своей рубашкой.
— Ты в ней утонешь, — констатировал он очевидный факт, ведь я была миниатюрной, а в шефе было хороших стовосемьдесят, если не больше, и косая сажень в плечах, — но тебе не на подиум, а под пальто должна влезть, она тонкая. Иди в мой кабинет, переодевайся, я тебя тут подожду.
Он даже отнес мне все в кабинет, и отвел меня за руку, и нашел нераспечатанные колготки в нижнем ящике моего стола. Я не могла поверить, ведь всегда считала, что мой шеф вообще меня не замечает, я для него тень с документами и кофе, и больше ничего.
Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы переодеться. Я сняла и нижнее белье, подумав, что под широкой рубашкой босса отсутствие лифчика будет незаметно, тем более, что грудь у меня небольшая, а юбка на ладонь ниже колена тем более скроет от окружающих отсутствие трусиков. Ехать же в мокром означало застудить придатки, то еще “удовольствие”. Я быстренько оделась, краснея от собственной смелости, кое-как перехватила рубашку ремешком от юбки и уже собиралась выходить, как услышала, что в приемной начинается скандал.
Спорили на три голоса, в одном из которых я узнала Виталика. Мой муж, видимо, нашел все таки свои трусы, а с ними и яйца, раз уж заявился сюда.
Я резким движением положила стопку одежды на стол и вышла из кабинета в приемную, в дверях которой завязывалась небольшая потасовка, охранник и босс пытались не пустить внутрь моего мужа, который рвался и что-то кричал. За закрытыми дверями кабинета было не разобрать слов, а когда я вышла — все замолчали и уставились на меня.
Наверное, это было не очень честно по отношению к шефу и жестоко, по отношению к Виталику. Но я никак не могла забыть то, что увидела в его кабинете и трусики на люстре. Теперь я знаю, что если в огромной мужской рубашке, перехваченной ремешком, расстегнуть пуговки до ремешка и не надевать белье под нее — вид будет совершенно ошеломительный.
По крайней мере в дверях все замерли и замолчали
Наверное, эту сцену в приемной я не забуду еще очень долго. Отличительной особенностью шефовского кабинету было огромное панорамное окно и стеклянная стена в приемную, сквозь которую видно было почти все, что происходит внутри. Дверь и часть за ней, где было “личное” пространство шефа были из дерева, так что мое появление отчасти для мужчин было сюрпризом, а дальше началось представление. Как будто сама природа подыгрывала мне — дождь прекратился и приемную заливал солнечный свет, а когда я открыла дверь, то пусть и одетая, я была все равно что голая. Солнечный свет проходил сквозь одежду насквозь, не открывая лишнего, но будоража воображение, четко очерчивая под одеждой контуры моего тела.
Все уставились на меня, Камиль покраснел и быстро отвернулся, шеф длинно выдохнул и сглотнул, подбирая упавшую челюсть, а Виталик…
Мой муж стал наливаться краснотой и сделался с лица похож на маску китайского воина в ярости.
— Вот значит как, — прошипел он сквозь зубы, — я тут пришел тебя утешать, а ты, оказывается, уже отлично утешена и даже наверное не раз.
Я бы, наверное, обиделась на такой наглый поклеп, но тут шеф все испортил. Он натурально офонарел, застыл, потом отфонарел обратно и без обиняков двинул Виталику по морде. Того снесло от двери на пару метров: Станислав Александрович хоть и был ниже моего мужа на голову, зато превосходил его по ширине плеч и обхвату бицепсов. Виталик же, не долго думая, решил дать шефу сдачи и завязалась драка, короткая, но зрелищная. Мы с Камилем сначала ошалело переглянулись, а потом он бросился разнимать дерущихся, а я за распылителем для цветов.
Брызгая в лица дерущимся мужикам из водой из пульверизатора я испытала ни с чем не сравнимое удовольствие. А когда их наконец-то разняли я уже стояла одетая и обдав обоих презрительным взглядом, развернулась и ушла, демонстративно проигнорировав несущиеся мне в спину вопли.
Домой идти не хотелось. Там все еще лежала умершая пальма, которую я в одиночку не смогла вытащить на помойку. Там все еще было так много свидетельств убитой моим мужем нашей любви. Фотографии, памятные мелочи, все те вещи, которые мы вместе выбирали, а потом вместе пользовались. Хорошо, что сын у бабушки. Моя свекровь умная женщина, даже если узнает о случившемся — внуку ничего не скажет и сына своего приструнит. Так что я могла быть свободна…
Все еще было довольно рано, дело шло к обеду и я почувствовала, что проголодалась. Виталик был очень прижимистым и крайне не одобрял обеды в кафешках, в рестораны мы тоже ходили очень не часто, так что первым делом — ресторан! Я не стала шиковать, но и не отказала себе в удовольствии заказать кофе и десерт после сытного обеда. Меренговый рулет был выше всех похвал и слегка подсластил мне горькое послевкусие произошедшего.
А уж новая стрижка и некоторое количество ужасно дорогого и с того неодобряемого неверным мужем белья, вкупе с воспоминаниями о драке, почти вернули меня в хорошее настроение.
Ужинать я все-таки поехала домой. Не было никакого желания где-то сидеть, ждать еды, улыбаться официантам и вообще кого-то видеть. А дома меня ждала любимая кофемашина и взятые с собой круассаны с лососем. Будет у меня пир.
Но моим мечтам не суждено было сбыться. Дома меня уже ждали.
Виталик приехал уже довольно давно, наверное, потому что он явно успел не только переодеться, но и высохнуть после душа. Отросшая челка падала ему на лоб завитком, из глаза явственно светил фонарь — след от драки с шефом, на скуле тоже наливался фиолетовым кровоподтек.
— Нам надо поговорить, — сказал он.
— Нам надо поговорить, — встретил меня муж дома.
Он застыл в дверях гостиной, опершись плечом на косяк, сложил руки на груди, и смотрел на меня сквозь темный коридор. Я, в пятне теплого света на пятачке прихожей, должно быть,
