Русалочьи сказки - Наталья Владимировна Иванова

Машкин день рождения отмечали в «Телеге», это уже традиция. Только это и не менялось. А вот компания с каждым годом становилась все меньше, пока к страшным тридцати девяти не ужалась до трех — непосредственно Машка, Танька и я. Как в школе были троицей, так по жизни не разбежались. Только мужики наши подевались кто куда. Оттого и день рождения невеселым получался, Машкин Толян не нашел ничего лучше, как объявить, что уходит к своей бухгалтерше как раз накануне именин жены. Мы с Танькой по этому поводу особо не распространялись, но сговорись прийти в черном, как на поминки. Пусть Машка видит, что и мы скорбим о ее бездарно потраченных на подлеца годах.

Она вначале еще крепилась, сидела веселая с распухшим носом и красными глазами, бодро ковыряла салат с мидиями, но все равно раскисла.

— Ну, с днем рождения тебя, подружка дорогая, желаю… э-э… — я осеклась. Чего пожелать-то? Счастья семейного? Еще за издевательство сочтет. — Желаю приключения такого, чтоб всю жизнь вспоминать и самой себе завидовать!

Понравилось, заулыбалась подруга, а Танька зыркнула завистливо, типа я-то выкрутилась, а ей еще придумать надо. Я незаметно язык ей показала: уметь надо тосты говорить! Она, в свою очередь, двинула умную речь, и повисло неловкое молчание. Я уж решила, что все, вечер испорчен. Но, на удивление, коньячок пошел хорошо, и вскоре мы уже вовсю весело обсирали наших бывших.

— А мой вечно в постели ногами дрыгал, как мотоцикл заводил, так раздражало, сука! Дергается, будто у него агония уже. Тут не до удовольствия, а думаешь: ну вот сейчас снова дернется!

— А мой обожал тереться об меня перед тем, как начать. Трется, в ухо пыхтит — небось думает, это и есть прелюдия. А я все время метро вспоминаю — там вечно кто-то вот так пристроится.

— А мой… А мой…

И понеслася. Мы уже и забыли, что празднуем. Захорошело, на подвиги потянуло. Вначале плясали. Потом еще и подпевали. Потом стали мужиков приглашать. Потом…

Впрочем, на самом интересном месте нас выпроводили, видно, решив, что следующим номером должна быть драка и битье казенной посуды. Вовсе и нет. В прошлый раз обошлось, так что может, и не было бы. Ну да мы не расстраивались. Попинали дверь и обложили матом вышибалу — Пашку, козла.

А время было самое романтическое. Ночь-полночь, луна, лето в разгаре. Шли по набережной, песни орали. Это у Таньки такой талант с детства, она как акын, из ничего песню сложит.

— А вот идут три бабы по дороге,

А их никто не трахает, не любит,

А трахните хоть кто-то красотулек,

А хоть бы ради Машкинова дня рождения.

И мы ржали и подпевали.

Трудно вспомнить, кому пришла в голову светлая мысль искупаться. Как бы там ни было, а вскоре мы уже вприпрыжку спускались к реке, хохоча и сдирая на ходу обувь.

— Голышом! — скомандовала Танька, и никто не возразил. А что такого? Три сдобных бабенки на городском пляже, в час ночи — кто нас там может увидеть? Пляж-то пустой!

Мы разделись, причем Танька все это музыкально сопровождала на манер шансона:

— А вот я перед вами тут разденуся,

А только вы, пожалуйста, не смейтесь,

Сиськи набок, махра взъерошена,

Ничего в жизни нету хорошего.

Поржали, вещички спрятали под кустик и двинули в реку.

Ну что сказать, красота конечно, водичка теплая, под ногами песочек — райское наслаждение. Зашли по горлышко, наплескались вволю, песен наорались. И только думали вылезать на берег, как на пляж прямо перед нами приехала машина, и оттуда высыпалось молодежи человек шесть — парни, девки. Купаться не пошли, а магнитолу врубили и расположились пивко пить.

От ужаса мы протрезвели даже. Что делать-то?! Обойти никак, они прям у кустика, где наши вещи припрятаны. Ну пока стоим, думаем. Компания гуляет и уезжать и не собирается. А нам уже холодновато — все ж не кипяченая вода.

— Ну и выйдем, — оптимистично шептала Танька. — Ну и что, поржут да и забудут. Мы их не знаем, они нас.

— Угу, — мрачно вторила я. — А вдруг там моей Амальки друзья? И вообще! Я лучше сдохну тут, чем своим целлюлитом пойду трясти перед сопляками!

Машка всхлипнула.

— Девки, стыдно-то как!

— Это еще ничего, — уже постукивая зубами, ободрила Танька. — Вот помню, однажды…

Однажды Танька ходила к зубнику — зубы лечить, понятно. Именно ходила — там целая эпопея была месяца на три. Мы с Машкой подозревали, что вовсе не столько у нее гнилых зубов, а дело в обалденных глазах зубника, частенько подруга рассказывала о них, и выражение лица такое делала: м-м-м, амор! И вот тогда не говорила нам, поганка, из-за чего бросила свои походы к эскулапу. А вот почему.

Приходит, значит, наша Таня к врачу, он, как всегда: рот откройте и сидите. Она и сидит, мужественно терпит, пока обладатель красивых глаз ей всякие муки причиняет. И вот любуется она на красоту над масочкой, а врач говорит: не закрывайте рот, посидите так, и сам начинает ее наглаживать всяко. Сначала могучей груди как бы невзначай коснулся, а потом и взначай залапал, Танька не знала, что и думать.

Вернее, знала и думала: «Мать моя женщина, что ж я не надела трусы приличные?» У нас ведь, сдобных дам, любимые модели «а-ля панталон», чтоб пупок закрывали и плюс резинка сверху как раз по грудь. И что делать, не знает — доктор-то уже ляжки оглаживает, примеряется джинсы расстегивать. А она, напомним, все с открытым ртом сидит, и сказать ничего не может. Краснеет, понятно, сопит, а мужчинка, видать, это за страсть принимает. В общем, как раз когда он ширинку стал так осторожненько расстегивать, Татьяна рванула с себя несчастные джинсы вместе с проклятыми трусами, да с такой прытью, что кресло хрустнуло. Совсем не сняла — неудобно лежа-то, а спустила ниже колен и лежит с открытым ртом и оголенной красотой вначесочку. К чести доктора, он не убежал, мужественно достал член и трясет перед Танькиным лицом — та еще картинка: весь упакованный в халатик, шапочку, масочку — и член с кудрявыми черными волосиками. Так себе член, кстати. Но даже и с ним что делать-то? Рот не закрыть, и как спросить, можно ли сосать с неподпиленной пломбой? Ну, Танька не