каналу.
— Ха-ха-ха, короче, приезжаю — тебя нету. Ну, я вспомнила, что мы договорились к Ирке из тридцатой пойти. Поднимаюсь. Стучу, открывает мужик. Я, конечно, охуела, думаю: ну, Ирка, пизда старая, такого себе красотулю отхватила, а сама уже пою песенку, ну ты знаешь… — И, не дожидаясь ответа, затянула на манер частушек:
— А ето кто тут к нам приперся!
А с бородой и в кушаке!
А кого вы тут не ждали!
А с красной сумкой на плече!
— А этот мужик, — смачно хрустнув огурцом, продолжила она, — на меня смотрит и говорит: «Вы — женщина?» Ну а ты ж меня знаешь, — она швырнула валенком в батарею, соседи стихли, — я, если петь начну, меня хер остановишь. Ну, я и продолжила, — и запела снова громогласно:
— А я женщина, я баба!
А что делать тут, друзья!
Кто же будет Дед Морозом!
А мужиков нет ни хуя!
— Вот, — она налила водки и выпила, закусила помидором, — а этот хрен мне говорит: «Я поклялся, что женюсь на первой встречной женщине. Вы — первая встречная. Будьте моей женой!»
От ее хохота содрогнулись стены, и Максим еще больше позеленел.
— Оказалось, прикинь, — она стукнула Максима по плечу, он скривился и убежал в туалет, — что он со своей кралей поругался и ей пообещал, что женится. А тут я! Квартиры перепутала!
— Ахренеть! — восхитилась я и налила себе водки. Чего там скромняшиться, когда такие события! Подсела ближе и наплевала на Максима — пусть себе блюет в одиночестве, тут у Таньки личная жизнь налаживается!
— Ну и вот, я, конечно, говорю: то да се, мне надо подумать, а он ведет меня в спальню и говорит: давай закрепим наши отношения пока я еще в эффекте. А, нет, в аффекте, — она икнула и сосредоточилась на огурцах.
— И ты пошла? — чуть не взвизгнула я.
— Я что, дура, что ли? — она посмотрела на меня мутным глазом. — Канеш пошла. Когда еще такой шанс появится?
— И как? — я перешла на ультразвук.
— За-е-би-ся! — хрюкнула она и упала носом в тарелку. Спустя несколько секунд по квартире уже разносился ее раскатистый храп.
Я, всхлипывая, отправилась в санузел. Там и нашла Максима. Он сидел на краю ванной и умывался холодной водой.
— Надежда, что с вами? — переполошился, увидев меня.
— Нет, ничего, — махнула я рукой и тоже умылась. Села рядом с ним и разревелась окончательно. — Что ж мы такие несчастные-е-е?! Что ж нам так мало в жизни счастья надо, и того нет?!
Он меня утешал, неумело — видно, сам растерялся.
А я уже в подпитии, конечно, башню снесло, говорю:
— А поцелуйте меня, пожалуйста?
Он прибалдел, но потянулся, поцеловал. И мне так приятно стало — сто лет ведь с мужчинами не целовалась. И я вспомнила, как умела так языком по губам облизывать, пока целуемся — а Максиму, видно, понравилось, он меня обнял, к тебе притянул. И мы с ним так целоваться стали — ну как двадцатилетние прямо! Даже не заметили, как дверь открылась.
— Вот тебе и здрасьте, — злобно пропела взбешенная Ирина, которая первая из Максимовых дур. — Это как же понимать?! Что она еще тут делает?
А меня что-то такое зло взяло. Думаю: один раз повезло, с мужиком поцеловаться, как следует, и тут — бац, кого не ждали. Говорю:
— А понимайте, как хотите. Любовь у нас!
Она глазами так хлоп-хлоп, а я Максима обняла, держу крепко, думаю: хрен тебе, золотая рыбка. Леплю ей дальше так уверенно:
— Хорошими мужиками, дорогуша, не разбрасываются. Ты его бросила, а я подобрала. Так что иди-ка ты отсюда, пока не получила!
Она аж красными пятнами пошла.
— Ах ты, сука, хабалка, проститутка! — и в меня вцепилась.
Ну я как заору:
— Танька-а-а!
В общем, соседи вызвали милицию. Нас с Танькой забрали, потому что Максим ничего сказать не мог — ему под горячую руку тоже досталось, а дамочке этой Танюха два передних зуба выбила и глаз подфиолетила. При виде ее окровавленной и распухшей синей морды менты без разговоров нас скрутили и повели. Привезли в отделение, а там все тоже пьяные, оформлять не стали — до утра отложили, а пока в обезьянник заперли.
И вот сидим мы с Танькой и ревем. Обеим тошно. Вот и выдался Новый Год, ага, а как его встретишь, так и проведешь, так что — прощай, жизнь свободная, здравствуй, небо в клеточку.
— Теперь меня с работы точно выгонят, — всхлипываю я. — Нам что впаяют, как думаешь?
— Разбойное, что же, — мрачно простонала Танька. — Еще и групповое. Лет пять дадут.
— У-у-у, — снова взвыла я.
Танька полезла в лифчик за платком носовым — она там его всегда носит — и нашла телефон. Она, когда пьяная, все в лифчик прячет — инстинкт у нее.
— Давай позвоним, что ль, кому?
— Кому? — всхлипнула я. — Только не дочке! — и зарыдала еще больше.
— Мне тоже некому, — хлюпнула она. — Щас, разве что…
Она нашла номер, набрала и отодвинулась в сторонку — разговаривать. Говорила необычно тихо и мягко, потому я почти ничего не разобрала, только «Руслан» — услышала.
Не прошло и получаса, как нас выпустили, менты зацеловали нам все руки, засыпали комплиментами, с поклонами и в полуприседе проводили до двери и пожелали всех благ в Новом году.
У подъезда стояли два черных джипа — в марках не разбираюсь, но по виду крутые. Из машин вышли два парня нерусской национальности, спортивные, мощные и в одинаковых кожаных куртках. А мы с Танькой, напомню — она в костюме Деда Мороза с бородой уже болтающейся где-то на пупке и я в спортивном костюме Максима и кокошнике набекрень. Открылась задняя дверь одной из машин и вышел видный такой брюнет, явно кавказских кровей.
— Дарагая, — проворковал он. — Тебя там не обижали?
И моя стопудовая Татьяна, разлохмаченная и с потекшей тушью, ласточкой слетела с крыльца и повисла на таком же немаленьком мужике. Я от умиления пустила слезу.
Пока мы знакомились и обменивались любезностями, к крыльцу подъехала еще одна машина, из которой высыпала ватага уже моих родственников — дочка, ее парень, и… Максим с распухшей щекой. Я окончательно растрогалась и принялась всех обнимать и радоваться. Оказалось, Максим нашел мой телефон и сам позвонил Амальке, и они вместе узнали, куда нас отвезли.
— Ты прости меня, — виновато прошамкал он, щурясь от боли (у Таньки рука тяжелая), — это я виноват во всем. Свалился тебе на голову…
Я счастливо вздохнула и прижалась к нему.
— А я думала, ты меня и видеть не
