С милым рай в шалаше - Калина Ясина

АНДРЕЙ

КАК ИЗ КРУТОГО ВОЕННОГО Я СТАЛ КАЛЕКОЙ

Поезд.

Очень шумно, болит голова, меня тошнит.

Я на верхней полке, отвернулся к стене, накрыл голову подушкой, но ничего не помогает. Час назад в моё купе сели пассажиры с детьми. Что же они такие шумные, я готов их прибить.

Пока еду, уже много раз бил морду непонятливым, все костяшки на руках сбиты. Ещё нога ноет, тянет мышцы и кости ломит. Это способствует ещё большему раздражению.

— Слышь, мамаша, угомони детей, голова болит, — я поворачиваюсь на полке и спускаю ноги.

— Сам угомонись, дети, видите-ли, ему мешают, голова у него болит, алкаш несчастный.

Женщина полная, вся в поту, косынка на бок, видимо, не справляется с детьми, психует.

Спрыгиваю с полки на одну ногу, беру свой костыль, накидываю китель и прыгаю на здоровой ноге из купе. Хорошо что моё купе рядом с тамбуром, далеко прыгать не надо.

Закурил в приоткрытое окно. В голову лезут воспоминания последних дней.

Чуть больше двух месяцев назад я попал со своим ЧВК в ЦАР, чтобы поддержать правительство этой республики в борьбе с повстанцами. Нас отправили туда для охраны правительства перед выборами и обучения правительственных войск. Я военный инструктор.

Служба, как служба — военная и секретная. Всё шло по плану командования, пока мы случайно не попали в засаду.

По данным разведки, повстанцев в той деревне быть не должно. Мы с нашим старшим офицером Богдановым Игорем Игоревичем и небольшим правительственным отрядом зашли в это поселение, чтобы проверить, как прошла зачистка после захвата в ней повстанцев. Когда из окна одного из домов вылетела граната, я на автомате прикрыл собой командира. Мы с Игоревичем служили уже три года вместе, он был хорошим командиром, зря не орал и не наказывал. Сдружились мы, в общем.

Очнулся я в госпитале. Не вижу, не слышу, в голове такой шум, что помереть хочется. Попробовал повернуть голову, и меня накрыло рвотой. Чувствую, что мне помогают. От напряжения в голове запульсировало с такой болью, что я опять вырубился.

Когда в следующий раз очнулся, было полегче, но не на много. По крайней мере, вижу силуэты, чуть слышу, но голова по-прежнему гудит, как паровоз.

Подошёл наш врач Степаныч, очень близко наклонился, поэтому разглядел, шевелит губами, но я ничего не слышу. Тогда он начал говорить погромче, голова заболела сильнее, я зажмурился. Но перед тем, как вырубиться, я расслышал слово "контузия".

Провалялся в госпитале три недели. К контузии ещё плюс ранение ноги, раздробило до самого колена. Ногу собрали, мышцы сшили, сустав почти целый. Но я теперь не боец. Меня отправляют домой, к мамке. Отвоевался. Может, и хорошо. Не видел мать почти пять лет.

С пяти лет я мечтал стать военным. Стал. А теперь карьере конец. Что делать дальше? Всю оставшуюся жизнь на обезболивающих и успокоительных? Интересно, пенсии хватит?

И вот стою в тамбуре, курю, думаю как жить дальше, кем я смогу работать?

В пути уже больше двух суток. Из Африки вывезли в страну на самолёте, а дальше своим ходом на родных поездах. Еду к маме в деревню, далёкая российская глубинка, куда письма доходят только почтой.

Сказали, что компенсацию за ранение положат на счёт в течении месяца. Заберу мать, рванём в ближайший большой город, устроимся, и пойду работать. Я крепкий мужик, хоть и раненый на всю голову, да ещё и хромой. Найду работу, даже не сомневаюсь, что-нибудь придумаем, не пропадём. В конце концов, пойду преподавать в военное училище.

Стою в тамбуре, в купе не хочу, да и ехать осталось часа два, повишу ещё на костыле.

Вышел на вокзале, поймал такси и домой. Ехать часа четыре, сел на заднее сиденье, кручусь, чтобы ногу удобнее уложить. Водитель увидел, что я военный, да ещё и раненый, стал задавать вопросы. Я попросил его ехать молча, объяснил, что после контузии, нужна тишина. На удивление, он меня понял и всю дорогу молчал.

Уже подъезжая, увидел, что возле нашего с мамкой дома очень много народа, вся деревня собралась, что ли? Меня встречают?

Выхожу, расплачиваюсь с таксистом. Ко мне подходит соседка тётя Маша с грустным таким лицом.

— Андрюшенька, сынок, приехал. Горе-то какое.

— Где мама, тёть Маш? — Сам спрашиваю, а самого уже колотит от плохого предчувствия.

— Так… это… сынок… Померла она. Позавчера померла. Сегодня хороним, хорошо что успел, попрощаешься хоть.

Я стою, дышать перестал, смотрю на соседку, а она продолжает.

— Она как письмо получила с твоей-то службы, что ранение и контузия, так ей с сердцем сразу плохо стало. Пока скорая из района приехала, так она уже померла, не успели они. Ох, сыночек, сыночек, горе то какое.

АЛИНА

В ЭТО ЖЕ ВРЕМЯ В БОЛЬШОМ ГОРОДЕ

Мне на днях исполнилось восемнадцать, и меня провожают из родного детдома, где я прожила почти одиннадцать лет.

Наша заведующая Клавдия Сергеевна сама довозит меня на такси до самой квартиры, которую мне выдали.

Квартира в хрущёвке, на окраине города, но это ничего, потому что сама квартира, хоть и однокомнатная, но большая. Клавдия Сергеевна всё проверила и уехала со спокойной душой.

Квартира была пустая, ну почти. На кухне стоял старый небольшой стол и скрипучая табуретка. А в комнате на полу лежал пыльный матрас от односпальной кровати. Но это не страшно. Мне же денег дали, куплю самое необходимое.

Недалеко видела супермаркет. Сходила, взяла электрочайник, две кружки, две чашки, две ложки, маленькую кастрюльку, немного продуктов. Принесла всё в свой дом и сделала ещё один заход. Купила ведро, тряпки, моющие средства.

У меня впереди два свободных дня, а потом на работу. Клавдия Сергеевна договорилась в местной больнице, меня возьмут санитаркой и бесплатно, как детдомовскую, отправят на курсы медсестёр.

А сейчас я принялась за уборку. Всё отмыла, матрас выхлопала на балконе, благо пятый этаж. Вымылась в душе. О-о-о… у меня собственный душ и туалет… Кайф!

Переоделась в чистое и пошла готовить себе кушать. Поставила чайник, сварила три яйца в кастрюльке, села за свой собственный стол на свой собственный разваливающийся табурет. Но мне так хорошо, несмотря на дикую усталость, я безмерно счастлива.

В десять вечера, я собираюсь спать, но слышу звонок в дверь.

— Кто там? — Смотрю в