Восемьдесят морских миль от порта Ираклион, главного города греческого острова Крит, на катамаране «Летающий кот» — и из морских брызг выныривает похожий на торт вулканический мир. Белые дома в скалах, синева моря и неба, много-много солнца, под которым зреет виноград на вулканическом пепле и крошечные помидоры — черри. Верно говорят: если ты увидел что-то, чего не видел никогда, ты уже другой. Потому что твой мир расширился.
После той поездки она отправила Евгению на Родос, для «послушания» — она хотела расширить мир дочери. И расширила, усмехалась она. Так, как не ожидала сама. Ее дочь влюбилась в Костю. А теперь он чем-то разочаровал ее. Или обидел? Или…
Вчера вечером, когда Лилька, их ежедневная гостья, ушла домой, они остались сидеть на веранде. Ирина Андреевна заметила, что дочь хочет с ней о чем-то поговорить. Евгения отодвинула пустую чашку, поставила локти на стол, подперла руками щеки, от чего глаза стали узкими, и спросила:
— Мама, а ты согласна, что женщины делятся на два психологических типа — матери и любовницы?
Ирина Андреевна улыбнулась:
— Не отрицаю. В этом что-то есть…
Ответ был уклончив. Мать с любопытством ожидала продолжения.
— Я читала, что американцы провели особое генетическое исследование и установили, будто одна женская ветвь происходит от Лилит, вторая — от Евы.
— Провести можно любое исследование, — мать засмеялась, — главное — получить результат и правильно его истолковать. Проблема заманчивая, кто услышит — мимо не пройдет. Всякая женщина захочет узнать, кто она. Гены — вещь интересная, это правда.
— Ты говоришь слишком обтекаемо, — заметила Евгения, еще сильнее вдавливая кулаки в щеки. — Но на основе этого исследования они объявили, что на самом деле существовало две женские ветви — от Лилит и от Евы.
— Интересный подход, — усмехнулась Ирина Андреевна. — Но кто доказал, что и та и другая не миф?
— Допустим, не миф. — Евгения убрала кулаки от лица и теперь теребила кисти старинной скатерти. — Посмотри на нас с Лилькой. Я не сомневаюсь — она произошла от Лилит. А я… Может, на самом деле от Евы?
— Ты о том мифе, который вы с Лилькой прочитали на чердаке? Что Бог, сотворив из глины Адама, из такой же глины слепил ему жену и назвал Лилит? Она оказалась строптивой, этакой первой в мире феминисткой, да? Начались споры, скандалы — кто хозяин в доме, — насмешливо говорила Ирина Андреевна, наблюдая за дочерью.
— Она не хотела покориться мужчине ни в чем. Она сбежала. Бог проклял ее и вычеркнул из текста Библии. Поэтому ее имя забыто, но не всеми. Она приходила к мужчинам во сне, соблазняла, мучила. Она… — Евгения на секунду умолкла — видимо, она стеснялась произнести что-то… Наконец решилась: — В общем, Лилит сама брала их, набрасываясь сверху… Утром они просыпались без сил.
— Ты на самом деле в это веришь? — Ирина Андреевна поморщилась.
Евгения, не ответив, продолжала:
— Тогда Адаму была создана жена из его собственного ребра. Она не могла считать себя равной. Адам остался доволен, но радовался только днем. — Она засмеялась. — Ночью он тосковал по Лилит… — Она вздохнула, снова ее пальцы теребили бахрому скатерти. — Знаешь, когда мы с Лилькой начали игру в Еву и Лилит, мы мало что понимали…
— А если бы понимали или знали? — тихо спросила мать.
— Я не стала бы играть в эту игру с Лилькой, — тихо проговорила Евгения. — Это оказалось очень опасно.
Ирина Андреевна почувствовала, как что-то толкнуло ее в сердце. Похожее на пинок, каким младенец из утробы награждает мать. Но сейчас это не младенец, а мысль, только что оформившаяся. Она поняла: все дело в Лильке. Видимо, она — причина разлада между дочерью и Костей.
— Из всего, что ты сказала, я согласна безоговорочно с одним: есть ген, который переходит по материнской линии из поколения в поколение, — Ирина Андреевна решила перевести разговор из мифологического в более приемлемый для нее, реалистический. — Он не изменился за время эволюции человека. И действительно, он многое определяет в женском типе.
Но Евгению оказалось не так-то просто сбить с мысли.
— Разве это не подтверждает, что было две праматери, а Библия называет только одну…
— Кстати, Библия переведена на шесть тысяч девятьсот двенадцать языков, — мать снова попыталась отвлечь дочь от навязчивой темы. Но не вышло, потому что Евгения продолжала:
— У Адама было две жены, мама, Лилит и Ева. Значит, они-то и должны отличаться между собой на генетическом уровне.
— Итак, одной нужен муж, семья, дети. Но не Лилит — она жаждет независимости и стремится к самореализации? Так?
— Да. Знаешь, иногда я чувствую себя на самом деле Евой, — Евгения виновато улыбнулась: — Иначе как объяснить, потому как, несмотря ни на что, мне… нужен Костя.
Вот как! Ирина Андреевна едва удержалась от вопроса — так что же случилось?
— Но в таком случае кто тебе передал этот ген? Я точно не Ева. И твоя бабушка — нет.
— И все твои «сестры»? Настоящий международный клуб Лилит! — воскликнула Евгения.
— Тогда и ты не Ева, — покачала головой Ирина Андреевна. — Я состою в клубе, следом за бабушкой. По крайней мере, не настоящая Ева, как ты сама себе внушала. — Ирина Андреевна ухватилась за удачную мысль.
— На самом деле, — с некоторой растерянностью проговорила Евгения. — Как же я получилась Евой? — Она повернула к матери лицо, на котором было написано недоумение.
Ирина Андреевна засмеялась.
— Итак, стройная теория рушится? Но, если ты хочешь видеть себя Евой, можешь считать, что произошел генетический сбой. — Она пожала плечами. — Такое случается.
Евгения покачала головой.
— Удобный научный подход, профессор Карцева. Я вас благодарю. — Евгения встала. — Пойду, поработаю.
— Иди, конечно. Я немного погуляю в Интернете. Какие мы с тобой…
— Мы трудоголики, мама, для нас воскресенье не выходной. — Она вскочила из-за стола и направилась в комнату.
Ирина Андреевна смотрела дочери вслед. Бледно-соломенный хвост плясал на воротнике желтого домашнего платья, широкого от самой шеи. Оно скрывало ее всю. Но под ним угадывалась прямая спина, тонкая талия, округлые бедра, длинные ноги. Веревочные полосатые туфли мелькали быстро, как два шмеля, наперегонки летящие куда-то…
Два шмеля? Почему она увидела их, а не что-то другое?
Ирина Андреевна вздохнула и встала. Отец Евгении изучал шмелей после института. Он называл их по-немецки — «хуммель», потому что он занялся ими после знакомства с известным энтомологом, немцем из Гейдельбергского университета.
