с белыми носами и кружочками по бокам. Вьетнамские кеды!
Когда мой папаша учился в девятом классе, он гонял в таких в школу (я видела старые фотографии в альбоме).
Глаза братца в лучах полуденного солнца горят всеми оттенками мольбы, тревоги и ненормальности, и вместо желания поиздеваться меня пронзает иголка обезоруживающего сочувствия.
– Надеюсь только, что нас не посадят, – ворчу и выпутываюсь из одеяла.
– Не посадят! – заверяет Макс, достает из кармана грязно-зеленую шапочку и натягивает ее до бровей. – За мной!
В шапочке он сразу становится стремным…
Догадка, как молния среди ночи, ослепляет своей очевидностью: я видела его еще до того, как мы познакомились. Я видела его на фото на страничке тех, кто «носит лица людей».
Твою ж мать… Карманная обезьянка!
* * *
Застревая в трещинах асфальта каблуками и рискуя сломать ноги, я, ненакрашенная, бледная и хмурая, спешу за братцем. Я не знаю, на что подписалась, и неизвестность нервирует.
– Эй! Я слышала о вашей «святой троице»! Ли, Ротен и Кома… Ты кто?
Макс резко останавливается и недоуменно на меня смотрит, но тут же на его лице расплывается улыбка, превосходящая размерами старую калошу:
– Оу, все никак не привыкну к славе… А сама как думаешь? Кто я?
– Ты – Ротен [3]. Без вариантов! – Я отталкиваю его с дороги и иду дальше.
– Поверь мне, когда ты увидишь Ротена, ты сразу поймешь, что это он. Как и Ли. Я вообще-то Кома! И еще: ты идешь не в ту сторону… – Он легонько подталкивает меня за плечи в нужном направлении. – Чтобы узнать историю происхождения моего ника, необходимо пересмотреть художественный фильм «Безумный Макс: Дорога ярости»: если ты припоминаешь, там был бешеный и мегакрутой гитарист Coma-Doof Warrior [4]… – активно жестикулируя, вещает Макс.
Интересно, зачем ему так срочно понадобились деньги? Возможно, он хочет купить что-то для бабушки? Или ему нужны средства на учебу? Или захотелось модного шмотья? Надеюсь только, что деньгами, полученными от меня просто за готовность прийти на помощь, он распорядится с умом…
– …А на самом деле Кома я потому, что Комаров. Раньше меня все Комаром звали… – Макс смущенно улыбается и краснеет.
От присутствия рядом теплой родной души глаза вдруг начинает жечь, я тут же отвожу взгляд. Не к месту и не ко времени, но очень хочется, чтобы он взял меня за руку. Или обнял. Было бы здорово, если бы он меня обнял.
Мы подходим к скамейкам у торгового центра и садимся на самую крайнюю – напротив входа. Народа здесь сегодня почти нет – в погожие июньские деньки весь город разъехался по дачам и приусадебным участкам.
Чем сейчас занимаются Марта и Оля? Скорее всего, загорают у какой-нибудь городской лужи, чтобы потом полгода трепаться о том, что южный загар ложится ровнее, чем загар средней полосы… Надеюсь, что они никогда не узнают, где я сейчас нахожусь и чем занимаюсь.
Становится жарко, кожа зудит, я изнываю от неизвестности, а Макс уже двадцать минут напряженно смотрит на крутящиеся двери торгового центра и молчит.
Так же молча он неожиданно срывается с места и решительно подходит к изящной девушке с красной герберой в руке. Он что-то быстро ей говорит, наклоняется и целует взасос.
Я беспомощно щуру глаза. Что он делает? Зачем он притащил меня на свое свидание? Стараюсь не смотреть в их сторону, но взгляд непроизвольно возвращается к происходящему между Комой и его девочкой.
Иррациональная, но дикая боль поднимается из глубин грудной клетки. Я ковыряю до крови заусенцы, губы кривятся и дрожат.
Я вас умоляю, ну сколько можно…
А потом я перестаю вообще хоть что-то понимать.
У скамеек, визжа шинами и поднимая клубы пыли, как попало паркуется легковушка, из нее выбегает разъяренный здоровенный мужик. Он подбегает к парочке, за плечи оттаскивает девушку от Макса и с размаху бьет тому кулаком в табло. Макс теряет равновесие и приземляется на асфальт, а девушка покорно плетется за здоровяком к машине. На ходу она сует в руки моего братца герберу и подмигивает.
Снова взвизгнув шинами, авто уезжает.
Макс, потирая щеку, возвращается к скамейке.
– Вот. Держи. – Он отдает мне цветок и садится рядом.
Раньше мне никогда не дарили цветов – мой ненормальный братец, которому только что снова разбили рожу, додумался до этого первым из всего человечества.
– Что это было?.. Что происходит? – завожусь я.
– Это клиент… Ей показалось, что парень к ней охладел, просила помочь вызвать у него ревность…
– Зачем здесь нужна была я? Чтобы в случае чего вызвать полицию?!
– Или скорую, – кивает Макс.
– Ты больной? Где твои чертовы друзья?!
Моя растерянность грозит превратиться в полновесную бешеную истерику, но Макс стягивает с головы шапочку, проводит ладонью по челке и, рассматривая свои пыльные кеды, отвечает:
– Она написала только сегодня утром, я не смог до них дозвониться. Она заплатила хорошие деньги…
Не смотри на меня так, я целовал ее без любви! – И он ржет.
Ненормальный.
Ненормально и то, что сегодня меня почему-то не тянет спрятаться от всего мира в ванной.
Глава 17
Вечереет, мы плетемся по пыльному рабочему району. Наш путь проходит через старые заросшие буйной растительностью дворы, мимо ржавых детских горок и столов для домино. Во дворах шумно, играют дети, женщины на скамейках обсуждают сюжеты сериалов, над крышами низко летают и пронзительно звенят стрижи.
– Скажи, зачем тебе это нужно? – не выдерживаю я: и на второй щеке братца расползается синяк.
– Для симметрии, – скалится Макс. – Кстати, ты знаешь, что заповеди «подставить другую щеку» в Библии нет, но Христос в Нагорной проповеди сказал: «Вы слышали, что сказано: око за око и зуб за зуб. А я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую; и кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и
