заволакивало черными тучами, да вдали уже слышался гром. Надвигалась гроза.
Глава 7.
Пасека когда-то была богатой. После смерти деда Светланы ее забросили, и от былого величия остался лишь покосившийся на одну сторону сарай с прогнившей крышей. В этом сарайчике трудно было узнать крепкий домик пасечника: в стенах появились прорехи, крыша бежала, а дверь болталась на одной петле. Внутри тоже было убого: в углу валялась неизвестно кем принесенная охапка сена, которая вполне могла бы сгодиться в качестве постели для случайного гостя. И именно сюда привела Света Яшу.
Он приколотил обломком кирпича кое-где доски, повесил дверь. Девушка глядела на него, и ей казалось это неким подобием семейной жизни: муж строит жилье, а жена накрывает на стол.
— Пойдем искупаемся, — предложил Яша.
Света выглянула в окно.
— Так там гроза собирается, — заметила она.
Цыган рассмеялся:
— А перед грозой, знаешь, какая вода теплая!
— Да я и купальника-то не взяла.
— Глупости, — фыркнул парень и потащил ее за собой.
Когда они подбежали к реке, небо уже было черным, и его иногда прорезала молния. Ветер усилился, и тоненькие березки гнулись под его железной рукой. Яша бежал впереди, Света отстала от него, а потом и вовсе остановилась на крутом берегу. А цыган скидывал с себя одежду, и она не могла отвести взор от его красивого тела. Ей бы смутиться и отвести взгляд, но она не могла, лишь руки убирали волосы, которые лезли в глаза.
— Света, идем… — закричал он, но конец фразы потонул в раскатах грома.
Парень в одних трусах бросился в воду, а Света медленно шла к реке. Она видела мелькнувшую над волнами черную голову любимого, и ей почему-то стало страшно. Вот он нырнул и, казалось, целую вечность не показывался на поверхности. Но вынырнул совсем близко от берега и стал выходить из воды. Его черные кудри были прилизаны, а тяжелые капли бежали по стройному подтянутому торсу. И от этих капель не было сил отвести взгляд. Света почувствовала себя развратницей, но ей хотелось прикоснуться руками к его обнаженной покрытой черными волосками груди. А еще поцеловать. Всего покрыть поцелуями, принадлежать ему. Ей было стыдно за эти мысли, но они словно ополчили ее мозг. А Яша приближался к ней всё ближе и ближе. Его красивое лицо светилось радостью, он поднял одежду, и тут на землю упали первые тяжелые капли дождя.
— Дождь начинается, — воскликнул он и как-то по-особому взглянул на Свету.
Та кивнула и протянула к нему руку. Он сжал горячие пальцы любимой в своих мокрых и холодных ладонях. Лес притих, и даже ветер перестал чесать его гриву. А через секунду на землю, словно топор палача, рухнул ливень. Света с Яшей вскрикнули и бросились к домику, но все же успели промокнуть до нитки.
Света смеялась, как ребенок, которому разрешили побегать по лужам. Дверь была распахнута настежь, а дождь стоял за ней сплошной стеной. Девушка сняла босоножки и выставила босые грязные ноги под поток, взявшись рукой за косяк. Яша смотрел на нее, на ее счастливое лицо. Потом его взгляд стал блуждать по ее ладной фигурке. Блузка и брючки намокли и облепили стройное тело. Он увидел темные круги сосков, которые топорщились и так и манили к себе. Во рту у парня мгновенно пересохло, и он шагнул к любимой. Она почувствовала его за своей спиной. Руки Яши заскользили по мокрой одежде девушки. Она замерла на миг, а потом прижалась спиной к груди родного человека, а пальцы коснулись щеки парня.
— С ума от тебя схожу, — прошептал он, разворачивая ее к себе лицом. Она улыбнулась и потянулась к нему. Ладони легли на голые плечи парня, и она прильнула к Яше всем телом, жаждущим ласк и любви.
— Люблю тебя, — прошептала она…
А за порогом хлестал дождь, просачиваясь внутрь через дырявую крышу сарайчика, да ветер норовил сорвать кровлю с их убежища, и дверь унести прочь — вот только влюбленным и дела не было ни до чего в этом грешном мире.
***
Через два дня Света вернулась в село. Мать заглядывала ей в лицо, и всякий раз девушка отводила взгляд. Теперь ей было по-настоящему стыдно. Как прошли эти дни, она никому никогда не рассказывала. Но то, что это были самые счастливые дни в ее жизни, Света знала наверняка. Ведь она провела их рядом с любимым мужчиной. Света вздрагивала от ошалелых мыслей, воспоминаний. Но Яша не обещал жениться на ней:
— Ты и так теперь моя жена, — сказал он.
Тогда Света в ответ улыбнулась.
Кстати, участковый с Матушкиным так и не нашли Яшу. Они попытались оставить своего человека следить за табором, но цыгане заявили, что не потерпят чужака на своей территории. Вот и ушли погорельцы не солоно хлебавши. Понятно, что о пожарах никто не забыл и не простил, но мужики прекрасно понимали, что и у цыган память хорошая, поэтому на рожон не лезли.
Яшу в таборе приняли с распростертыми объятиями. Свету же мать встретила хмуро и, глядя на дочку, тяжело вздыхала: если сельские сплетницы узнают, где провела эти дни Света, рты им вовек не закрыть. Девушка не докучала ей, и тенью скользила по дому, что-то напевая под нос. Полина Яковлевна же за ней следила в оба: не тошнит ли по утрам, не потянуло ли на соленое. Но девушка вела себя, как обычно, только в глазах появилось нечто, что не имеет названия, но именно оно отличает женщину от девушки. Наверное, это появилось в глазах Евы, когда она вкусила яблоко с древа Познания.
Лето катилось к своему финалу. Люди собирали урожай, в колхозе готовились к зиме. Света стала говорить об институте. О Яше она даже не заикалась, будто и не думает о нем, но это была лишь видимость. Мать замечала, как дочь вдруг, глядя на календарь, становится грустной:
— Как быстро лето пролетело, — сказала она однажды.
И тогда Полина Яковлевна взглянула на нее и задала вопрос, который мучил ее уже давно:
— Света, а какие планы у Яши?
Девушка посмотрела на мать исподлобья:
— Что ты имеешь в
