такая? — помертвевшими губами прошептала мать.
Девчонки переглянулись.
— Да роддом это, — сказала Валя.
— У Светы девочка родилась, — добавила Маша с улыбкой.
На ватных ногах Полина Яковлевна вышла из общежития. Как добралась до роддома, впоследствии даже не могла вспомнить. А ведь спрашивала дорогу, говорила же с кем-то… Но мысли были заняты другим: ее Света стала мамой, то есть сама она теперь бабушка. Но почему-то радости от этого женщина не испытывала. Ребенок-то есть, а где отец? Да и потом, кто он? Неужто Яша? Ах, Света, Света, лгала матери почти год!
«Ведь и словом не обмолвилась о своей беременности. Ну, сказала бы она, и что тогда? Что бы та ей ответила? Да уж по головке не погладила бы! Накричала бы, отправила на аборт. Но это лучше, чем незамужняя девушка с младенцем на руках! А она-то, дура старая, верила сказкам о полноте да работе. Тоже мне, хороша мать, не заметила перемен в дочери. А нужно было заметить! Нужно было сразу отправить ее к брату в Ижевск, как только она с этим цыганом познакомилась! Испортил девочку, кто теперь возьмет ее в жены? Кому она нужна, кроме матери?»— обуревали мысли новоиспеченную бабушку всю дорогу.
Полина Яковлевна кое-как уговорила дежурную, чтобы та вызвала Свету. Сестра пожала плечами, пряча в карман хрусткую трёшку, и завела женщину в какую-то комнатку:
— Ждите, — буркнула она на прощанье и исчезла за дверью.
Женщина села на жесткий стул и огляделась. Видимо, здесь переодевались мать с ребенком перед выпиской. У стены стояли пеленальный стол, рядом кушетка, у двери вешалка и этот колченогий стул. На чистейшем окне топорщились накрахмаленные белейшие занавески.
— Мама? — вдруг раздалось сзади.
Полина Яковлевна повернулась. В дверях в каком-то невообразимом застиранном халате стояла похудевшая и немного бледная Светлана. Она шагнула к матери и остановилась посреди комнаты, подняла глаза и тут же отвела взгляд. И только тогда Полина Яковлевна поняла, что Света не стала говорить правду не из-за гордости или вредности, а из-за боязни, что мать ее осудит и не поймет. В принципе, так и получилось. Только позже. Вернее, поздно. Ничего не изменить и не исправить. Ребенок уже есть. А после драки, как говорится, руками не машут. Они избежали разговоров на темы: «избавься от ребенка» и «кому ты нужна с младенцем на руках?».
Но с другой стороны, Полине Яковлевне было просто обидно: ведь она самый близкий и родной для Светы человек, а такую новость узнаёт последней. Девушка не поднимала на мать глаз, но женщина видела, как на ее ресницах дрожат слезы.
— Как назвала хоть? — спросила мать, а голос звучал глухо.
Девушка встрепенулась, смахнула слезы и протянула ей бумагу. Та открыла новенькое свидетельство о рождении.
— Черная Ромала Яковлевна, — прочитала бабушка и подняла на дочь глаза, потом продолжила:
— Мать — Филимонова Светлана Федоровна, отец — Черный Яков Романович.
Мать закрыла документ и отдала его дочери. Та спрятала бумагу в карман халата.
— Он признал дочь? — спросила женщина. — Когда он появился?
Света села на кушетку напротив матери, вздохнула. Она всё так же не поднимала на нее глаз. Смотрела то на свои руки, то на окно. Вот что она рассказала.
Яша приехал к ней перед самым Новым годом. Девушка возвращалась с занятий и у общежития заметила парня, у которого была такая знакомая походка: цыган уже не первый час поджидал девушку и довольно сильно замерз. Он будто почувствовал на себе ее взгляд, повернулся и бросился к любимой. В отличие от матери, он сразу понял, что девушка ждет ребенка. Привез Свету в домик к какой-то бабке, которая за живые деньги поделилась своей жилплощадью, а сама уехала к дочери в гости. Те дни, проведенные в маленьком домике, Света вспоминает с теплотой в сердце. Яша сказал, что очень хочет жениться на девушке. Но та покачала головой. Явиться сейчас пред мамины очи — значит нарваться на скандал, а она не желает доставлять волнение ребенку. Может, позже…
— Послушай, но мы же поженимся, почему Полина Яковлевна будет против? Я же не отказываюсь ни от тебя, ни от ребенка. Кстати, это — девочка, — говорил парень, глядя на живот любимой. Та улыбалась, но была непоколебима. Пожениться без согласия матери было еще страшней.
— Это убьет ее, — сказала девушка.
— Какой срок у тебя был, когда приезжала ко мне в последний раз? — спросила мать.
Света вновь опустила голову:
— Пять месяцев, — ответила она.
— И ты мне ничего не сказала… — с обидой проговорила Полина Яковлевна.
Дочка закрыла лицо руками и заплакала:
— Да ты бы против была, — пробормотала она, сквозь слезы.
Мать не ответила, глядя на содрогающиеся плечи девушки. Она пересела на кушетку, вздохнула тяжело и обняла свое непутевое дитя.
— Ну, не реви, не реви. Молоко пропадет, чем ты тогда мою внучку кормить будешь? — приговаривала она, прижимая Свету к себе. Та закивала, соглашаясь, но заревела еще сильнее. Мать дала ей выплакаться, потом вручила носовой платок, девушка послушно высморкалась, утерла слезы и продолжила рассказ.
Яша то появлялся, то пропадал. С пустыми руками он ни разу не приходил. Девушка не спрашивала его о том, чем он занимается, а парень не объяснял. Он дал ей номер телефона одной своей родственницы.
— Если захочешь меня найти, то позвони ей, назови свое имя, она меня быстро найдет, — сказал любимый.
У Светы была хорошая память на цифры. Стоило лишь раз взглянуть на номер телефона, и он врезался в память навсегда.
— Подожди, — перебила Полина Яковлевна, — если на Новый год у тебя был срок пять месяцев, а сейчас только март, значит…
Света кивнула.
— Ромала родилась раньше срока. Я сделала всё, чтобы закончить учебу до родов, да видно, переутомилась. Вот воды и отошли прямо в кабинете у декана. Он сам скорую вызвал. Меня привезли сюда, да положили в коридоре. Я дошла до сестринской, там никого не было. Позвонила Яше. Потом сестра пришла. Я ей говорю, чтоб меня в нормальную палату положили, а та как фыркнет: «Это вам не санаторий. У меня нет для каждой отдельной палаты!» И выставила в коридор. Я не знаю, сколько времени прошло. Потом та же сестра, теперь уже с врачом, подлетели ко мне:
