вспомнив о скромности, но Тимур качает головой. — Нет, выкинь тряпку.
Оставляю простыню на кровати, остаюсь абсолютно голой. Я разделась, когда ушёл Тимур, а сейчас жалею, что не надела хотя бы бельё. “В женщине должна быть тайна и загадка, а полуобнажённость лучше полной наготы”, — вспоминаю один из миллиона советов с сайтов “для настоящих роковых красоток”.
— Через окно плохо было видно? — нахожу в себе силы кокетничать, даже смотрю на Тимура сквозь ресницы и зачем-то облизываю губы.
— Мутновато было, — короткий смешок слетает с его губ. Тимур кладёт руку себе на талию чуть повыше каймы полотенца, а я глотаю вздох восхищения.
Всё-таки он очень красивый.
Мы стоим в нескольких метрах друг от друга, и воздух вокруг наэлектризован и пахнет озоном. Мурашки разбегаются по телу, я провожу рукой по предплечью, а Тимур делает шаг ко мне.
Мне не хватает кислорода, и хочется скорее оказаться ближе. Плевать, я не хочу и не могу сдерживать своих порывов. Потом буду о них жалеть, но сейчас я в три шага оказываюсь напротив. Кладу руки на широкую грудь, смахиваю влажные капли с плеч, зарываюсь пальцами во влажные волосы, забываю напрочь о стыде и скромности.
— Я могу сделать тебе больно. И сделаю.
Не успеваю понять: о душевных он муках или о процессе лишения девственности, как меня уже затягивает в водоворот поцелуя. Прикосновения стекают вниз по позвоночнику, к талии, ягодицам. Пальцы замирают на мгновение, чтобы в следующее сжать с силой. Будто бы Тимур хочет показать: вот, Элла, смотри, каким жестоким я могу быть, одумайся, дурочка. Но я льну ближе, потому что больше не могу сдерживаться. Не хочу останавливаться.
Я сама этого хочу! Слышишь, Тимур? Сама. И я ни о чём не пожалею.
Я глажу его спину, царапаю кожу, но так и не могу решиться сорвать с него полотенце — это кажется чем-то всё ещё очень запретным. Действую на инстинктах, а Тимур хрипло смеётся в мои губы.
— Не бойся, Элла. Там нет ничего страшного.
— Разрешаешь?
Тимур толкается бёдрами в мою сторону, а я всё-таки срываю с него это несчастное полотенце, и чувствую его обнажённый орган, упирающийся в мой живот. Всё, последние покровы сброшены и вот-вот случится то, что изменит мою жизнь, разделит на “до” и “после”.
Маленькая трусиха внутри меня сжимается в комок. Я боюсь, что такая неопытная только насмешу взрослого Тимура.
Мы разрываем поцелуй, и я упираюсь пылающим лбом в ключицу Тимура. Сквозь ресницы смотрю на член, ох, внушительный такой член. Сглатываю вязкую слюну и делаю то, чего от себя никогда не ожидала: касаюсь тёмной глянцевой головки.
— Чёрт, — сквозь сцепленные губы. — Проведи рукой вниз.
Господи, какой он горячий, большой. Под пальцами бугрятся вены, я ласкаю пальцами плоть, а Тимур подталкивает меня к кровати. Ощущаю, как сильно вздымается и опадает его грудь от тяжёлого дыхания. Он на пределе, и его эрекция тому подтверждение.
Я падаю на спину, Тимур следует за мной. Одной рукой упирается в кровать рядом с моей головой, удерживает вес своего тела, а второй убирает волосы с моего лица.
— Красивая, очень красивая, — бормочет, миллиметр за миллиметром исследуя взглядом, пальцами моё лицо.
Обхватываю ногами его талию. Пятками в упругие, словно железные, ягодицы. Тимур хрипло смеётся и кусает моё плечо. Серией острых поцелуев прокладывает себе путь к груди, а жадный взгляд ни на секунду не отпускает меня. Прямо в душу заглядывает!
Господи, я романтическая дурочка и наверняка придаю огромное значение всему происходящему, но я верю, что это нечто большее, чем просто секс.
Выгибаюсь в пояснице, когда Тимур обхватывает губами острый сосок, прикусывает его, обводит по кругу языком, играется с ним и ласкает. Вторую грудь устраивает в своей ладони, сминает, и я вспоминаю ту дурацкую избитую поговорку об идеальном размере, который обязан помещаться в руке мужчины.
Моя помещается, надо же.
На теле не остаётся ни одного не зацелованного сантиметра, и я чувствую, как между ног становится слишком горячо и влажно. От стонов саднит горло, а Тимур снова нависает сверху и низким голосом сообщает:
— Просто не думай ни о чём, хорошо? Доверься мне.
И упирается головкой в разгорячённое всеми его предыдущими манипуляциями лоно. Я смотрю в глаза Тимура, киваю часто-часто и чуть-чуть ёрзаю, от чего по лицу Каирова снова проходится тень.
— Если так продолжишь, я за себя не ручаюсь. А тебе пока нельзя, ты ещё очень хрупкая.
— Я сильная!
Закатывает глаза и затыкает мне рот поцелуем. На плечах, груди бугрятся мышцы, наша кожа влажная, и Тимур начинает осторожно двигаться. Вперёд, ещё немножко, шипит на чужом языке тихонько, а влажные волосы чёрными волнами на лбу.
— Тимур, — всхлипываю и громко ойкаю, когда он входит полностью.
Слёзы текут из глаз, я молочу его пятками по пояснице, мотаю головой туда-сюда, что-то бормочу совсем глупое, а Тимур покрывает поцелуями мои плечи и шею.
— Тихо, ромашка, тихо.
Боже мой, больно-то как! Лучше б я девственницей умерла, честное слово. Но спазм постепенно стихает, оставляет после себя тянущий дискомфорт.
Тимур похоже чувствует всё, что происходит со мной, потому что стоит боли уйти, начинает медленно двигаться. Выходит почти полностью и снова входит до упора с пошлым шлепком. Ох ты ж… как так-то?
Забудьте всю ересь, о которой я только что думала. Это… хорошо.
Он двигается плавно, неторопливо, и лишь пульсирующие на висках жилки показывают, насколько ему сейчас сложно.
— Тимур, не сдерживайся, я… я порядке.
— Глупая, — кривая вымученная ухмылка и новый медленный, сводящий с ума толчок. — Я же убью тебя, если возьму сейчас так, как хочется.
— Ти-им… я…
— Успеется, ромашка. Всё успеется.
Он мучает меня своей размеренной плавностью и диким огнём взгляда. В нём столько обещаний, столько того, что Тимур никогда не сможет сказать вслух. Потому что не сможет, потому что я люблю его таким — немногословным сухарём.
Тимур просовывает руку между нами, находит мой клитор и ритмично в такт своим движением надавливает на него. Это что-то точно за гранью моего понимания, такого ни в одной самой взрослой моей фантазии не было.
И боже ты мой, я на небе. Действительно в раю.
С глухим рычанием Тимур изливается в презерватив, сжимая пальцами мои бёдра, причиняя острую боль, растекающуюся внутри меня сладостью.
Всё-таки
