осматриваясь. Бедненько, но все необходимое есть! Она вздыхает, поставив свою дорожную сумку на колёсиках рядом с креслом.
— Ладно, скажи главное! — требует Женевьева, — где он сейчас?
Макс присаживается на краешек этого самого кресла, со сложным выражением лица.
— Сколько денег ты сняла?
— Я, кажется, задала тебе вопрос! — сдвинув брови, эмоционально восклицает она. Но Макс почему-то выглядит удручённым.
— Ситуация неоднозначная, Дженни… боюсь, ты даже поругаешь меня.
— Что случилось?
— Ты летела в самолёте, — тяжёлый вздох, — связи не было, как и возможности посоветоваться. Короче, я позволил себе кое-какую самодеятельность! Но, перед тем как рассказать тебе все, я должен кое-что сказать ещё… это важно.
— Говори же, — она уже не выдерживает его трагичного вида.
— Алекс совсем слетел с катушек! Ты только не расстраивайся.
— Да что случилось?
— Короче… в процессе слежки за ними одним купленным мной местным человечком удалось установить, — разводит руками, — что они надумали венчаться.
— Как? — она опускается в ближайшее кресло, глубоко потрясенная. Смотрит на него во все глаза.
— Может быть, они были пьяные, я не знаю, — Макс выглядит таким виноватым, как будто лично участвовал в принятии ими такого решения, — но они зашли в церковь и заказали там церемонию! Все. Извини за эту новость.
— Когда? — побелев, шелестит Женевьева одними губами.
— Девятнадцатого, в двенадцать дня, — не моргнув глазом, отвечает он, — Алекс вообще верующий?
— Что? Ну да… католик.
Они надолго замолкают. Затем Макс первым осторожно прерывает молчание.
— А вы с ним не венчаные?
— Нет. Обычная гражданская церемония в мэрии, — с горечью откликается Дженни. Теребит пояс платья, сосредотачиваясь на нем, чтобы не расплакаться.
— Ещё не все потеряно! — бодро произносит он, — поверь. Я многое предпринял.
— Что, например? — интересуется она безразлично.
— Например, поскольку я уверен, что это целиком и полностью влияние на Алекса той девушки… я выкрал ее! И у меня есть план.
— Едва ли он поддаётся хоть чьему-либо влиянию… Ты — что?! — поражённо переспрашивает.
И Макс объясняет, воодушевленно. Он не жалеет черных красок, рисуя образ Жени, и уверяя Женевьеву, что у него есть самые серьёзные основания подозревать девушку в корысти.
Алекс показался ей богатеньким красавчиком, говорит он, а возможно это просто-напросто опытная эскортница, решившая охомутать его. Может быть, она даже что-то подсыпает ему в еду или напитки, горячится Макс, раз он ходит за ней, как телок на поводке, да с таким видом, что смотреть противно!
— Ну, или это просто любовь, я не знаю — возмущённо заключает он, как бы сдаваясь, — но, в любом случае, ты как законная жена имеешь право на шанс! Хотя бы поговорить.
Далее, не дав Дженни опомниться, он излагает свой план — подробно, в деталях. Она слушает его, словно веря и не веря, изумляясь, молча, покачивая головой…
— О Господи! Какой бред, Макс.
— Что ж. Тогда я отпускаю ее, прямо сейчас! — заявляет он решительно, и встаёт, — я умываю руки. Пусть женятся! Завтра утром возвращаемся в Лондон..
— Да почему же ты думаешь, что Алекс согласится?! — она в отчаянии заламывает руки, останавливая его.
— Я беру это на себя.
— Неужели он не ищет ее?
— Ищет, я уверен. Именно поэтому мне будет легко убедить его сесть в вертолёт, — Макс пожимает плечами и добавляет, — просто вали все на меня! Скажем ему, что это я все организовал. Я подтвержу, а ты тоже будешь выглядеть жертвой обстоятельств! Я скажу ему, что долго был влюблён в тебя, безответно, а сейчас… узнав обо всем, решился вам помочь таким образом. Чтобы ты была счастлива.
Женевьева вспыхивает до корней волос, так некстати. Она вспоминает о своей короткой интрижке с Максом — когда-то у них был секс, просто секс, один раз. Он ничего не значил и был почти случайным, но он был.
Как раз в период ее крайнего отчаяния и кризиса в отношениях с Алексом, когда они давно уже жили раздельно, и никаких отношений между ними не было. А Макс оказался рядом — такой участливый и внимательный, а ещё, ее единственная ниточка, что связывала с Алексом напрямую. Дженни была так благодарна Максу тогда за неравнодушие, что, наверное, немножко сошла с ума…
— Время на острове, проведенное вдвоём, может многое для вас изменить, — многозначительно произносит он в конце своего спича, — может быть, заставить Алекса переосмыслить что-то.
— А зачем это тебе, в самом деле?! — вырывается у нее.
Ей кажется, что Макс не ожидал этого вопроса — на миг он как будто меняется в лице.
— Слишком хорошо отношусь к вам обоим, — бубнит, опуская глаза, — почему бы и не помочь, раз мы зашли так далеко?
— Да, далеко, — кивает она и снова умолкает ненадолго, чтобы затем встрепенуться и спросить, с горящим взглядом, — где она сейчас?
— Здесь, — неохотно признаётся Макс.
— Я хочу поговорить с ней!
— Да о чем? — он выглядит шокированным, — и как ты представишься?
— Женой, — отзывается Дженни просто, и продолжает тоном, не терпящим возражений, — разве это неправда? Пойдем, прямо сейчас. Я не хочу откладывать это.
Он смотрит на часы, говорит, что им нужно ещё успеть «застолбить» вертолёт в аренду на завтра, пытается спорить, но, в конце концов, соглашается.
Несмотря на свое полуобморочное, прямо скажем, состояние, я ни секунды не верила Тени.
Не знаю, сколько времени я бродила туда-сюда по этой запертой со всех сторон клетушке, а в голове, как птицы, бились мысли… Даже с учетом того, что все сказанное Максом Талером — ложь, где же Алекс, что это за игрища и при чем в них я?!
Ответов, конечно, не было, даже приблизительных. Фантазия моя, что называется, выдохлась. И еще! Звучит совершенно по-идиотски, но даже в такой момент я чувствовала себя счастливой — после всего сказанного нами с Алексом друг другу. Он любит меня…
И, хотя стойкое стрессовое состояние никуда не делось, становясь, напротив, уже привычным, я не реагирую ни на холод подвальной комнаты, ни на шаткость своего теперешнего положения.
Вообще, сама себе я очень напоминаю сейчас затравленного, мечущегося зверька, который все никак не добежит до своей норки. Я даже почти не лукавила, когда призналась Максу в своем иммунитете на плохих людей.
Оглядываюсь по сторонам в поисках воды — очень хочется сделать хотя бы глоток. Это оказывается пустым занятием. Через время, сколько — час или больше? Я заставляю себя встать и пошевелиться. Растираю озябшие ладони, разминаю затекшее от сидения в одной позе тело ходьбой и наклонами. Для меня главное теперь, не падать духом.
Сбежать все равно надежды никакой — я
