боль. – Прости. Но я не звал тебя. Не нравится, можешь сваливать.
– Ты не такой ужасный, каким хочешь казаться.
– Ты просто забыла, что я могу быть еще хуже. И я был. Ты даже не представляешь, как низко я опускался. И мне это нравилось, черт побери. Я не лучше Алана Гетти. Мир вздохнет с облегчением, когда я сдохну, – он небрежно плеснул в стакан новую дозу алкоголя. Какое-то время он смотрел на мутное содержимое. – Каждый глоток приближает меня к ней. – тихо сказал он, закрывая глаза. Я зажмурилась, чтобы удержать слезы. Невыносимо наблюдать за человеком, съедаемым такой мучительной болью.
– Каждая новая доза приближает меня к ней.
– Она бы не хотела, чтобы ты жил вот так, Майкл. – снова попыталась я.
– Я не живу. Я умираю. А ей все равно. Она умерла. Я тоже хочу, чтобы мне было все равно. – он поднял на меня тяжелый взгляд.
– Я виноват, Кам, – устало выдохнул Майкл, проведя ладонью по лицу. Думаю, он хотел скрыть, таким образом, мелькнувшую в глазах агонию, сжигающую его. – Я думал, что могу защитить ее. Думал, что гребаные деньги способны совершить чудо. Блядь, ведь один раз я смог, вытащил ее. Но, знаешь, Кам, все это полное дерьмо. Мы думаем, что контролируем что-то, на самом деле все мы просто насекомые. Кучка идиотов, которые строят из себя вершителей судеб. Сейчас я жалею только об одном…, – его губы задрожали, и он больше не пытался прятать истинные чувства. Моя собственная боль была такой силы, что я не заметила, как слезы потекли по щекам. – Я жалею, что терял время. Самое главное и единственное, что имело значение. Время. Недели, дни, часы и минуты. Я должен был быть с ней все время. Но я дурак. Я хотел вернуть свои миллионы, чтобы защитить ее. А она просто хотела меня, хотела ребенка, жизнь… такую вот хреновую, но со мной. Я не понимал, я не заслужил ее и потерял.
– Послушай, ты не один проходишь через это, – прошептала я, вытирая глаза тыльной стороной ладони. – Ты не должен винить себя. Дело в болезни. И страхе. Она боялась снова проходить через тяжелое лечение.
– Она потеряла надежду. Я видел, как погасли ее глаза, словно кто-то выключил изнутри. Я должен был сто раз подумать, проконсультироваться с врачами, я должен был. Черт, ты не поймешь. Никто не поймет. Ты думаешь, что любила меня, что я разбил тебе сердце. На самом деле не так. Ты и понятия не имеешь, что это… разбить сердце. Девяносто девять процентов человечества наивно полагают, что знают. Но только два процента имеют несчастье представлять объемы катастрофы, в которую попали волей случая. Ты думаешь, что я страдаю? Что мне больно? Нет, ошибаешься. Я ничего не чувствую. Я умер. Вот и все. Мне не нужна ни твоя жалость, ни твое сочувствие. Мне никто и ничто не поможет. Оставь меня и уезжай. Ты молода и красива, ты встретишь мужчину, который будет любить тебя.
– Не уверена, что хочу этого.
– Захочешь, – равнодушно бросил Майкл. – А сейчас уйди. Пожалуйста.
Я не могла настаивать. Мне пришлось уехать. Майклу нужна была помощь, но он не нуждался в ней, вот такая дилемма. И ничто, кроме реинкарнации его жены, не могло вернуть Майкла Гетти в ряды живущих людей.
Я плакала на плече у Стива на похоронах человека, который нам обоим был дорог. В моей душе и памяти не осталось ни капли злости. Кто-то подумает, что Майкл был недостаточно сильным, чтобы жить дальше. На самом деле это не так. Он оказался достаточно уверенным, чтобы выбрать смерть, как единственное лекарство от его боли. И я и Стив понимали, что он совершил своего рода самоубийство. Страшный грех для католиков. Но ни у кого не была права осуждать его. Мы не были на его месте, мы не были им и не знали, что пришлось пережить этому мужчине. Красивому, умному, упрямому, смелому и жестокому к другим, и самому себе.
Майкл Гетти был сложной многогранной личностью, разгадать которую я так и не смогла. Он был тем самым огнем, на который летели бабочки, чтобы поджечь свои крылья и разбить глупые наивные сердечки. Но я всегда знала, что если такой мужчина полюбит, то это чувство разрушит его самого.
Так и случилось.
Конец
