очень крутое здание. Мне дико любопытно, что же будет дальше, и когда я захожу в лифт — волнуюсь. Макс на меня не смотрит вовсе, нажимает на двадцатый этаж. Молчит. Изучает ключи, где висит один единственный брелок со слоном, и о чем-то думает.
— Макс? — тихо зову его, он не реагирует.
Сначала я думаю, что это игнор, как он есть, ежусь, но когда створки лифта открываются, а он продолжает пялиться себе в ладонь, понимаю: это не игнор, он просто глубоко в своих мыслях. Аккуратно касаюсь его руки и почти не вздрагиваю, когда Макс резко переводит на меня взгляд, шепчу.
— Мы приехали на этаж.
— А…да, — моргает и выпускает меня первую, положа руку мне на поясницу, — Прости, я задумался.
Мы подходим к огромной входной двери, и она действительно очень уж внушительная. Помимо полотна, рядом есть еще одна вставка из красного дерева, ко всему прочему вся эта конструкция просто высоченная!
«Конечно, здесь же потолки, наверно, огромные…»
Так и есть. Макс открывает три замка и снова пропускает меня вперед, и когда включает свет в прихожей, я озираюсь чуть ли не с открытым ртом. Внутри ведь время словно остановилось…
Первое, что я замечаю — это шикарные, паркетные полы, при том натертые до блеска! Обои в крупный цветочек с персиковым уклоном, но не такие, какие клеили в туалете или на кухне — шикарные обои.
«Думаю, что стояли они целое состояние…как и этот огромный шкаф!»
Махина встречает нас по правую руку, и похоже будто ей лет двести! Двери красивого, карамельного цвета, резные детали в форме вензелей и львов — так уже давно никто не делает. Хотя это и очень красиво…
Мне дико интересно, что это за квартира и чья она, но пока я молчу. Вместо того снимаю свое пальто и иду вглубь, не дожидаясь Макса — слишком уж мне любопытно. Да и есть здесь где разгуляться — площадь просто огромная!
«Лýна будет просто в восторге…» — слышу громкое «мяу» и тихое ругательство от Макса, улыбаюсь.
Моей девочке он очень уж нравился, если честно, так что вполне вероятно, что со страха она вцепилась в него мертвой хваткой. Решаю, что это, конечно, всегда забавно, но сейчас мне гораздо важнее рассмотреть пространство и толкаю двухстворчатые двери. Это так необычно…Конечно, их используют и сейчас, но гораздо реже и вообще они с натяжкой подходят для нашего, современного мира, где балом правит минимализм. Здесь же со всей этой «музейной» классикой они вписываются просто великолепно. Вообще, я не очень люблю такой стиль в оформлении интерьеров, но почему-то не чувствую отторжения. Настолько каждая деталь, каждое кресло, даже маленькая подушечка гармонично подходят друг к другу…
«А еще это просто громадина какая-то, а не квартира…»
— Как тебе здесь? — раздается вопрос, и я оборачиваюсь на Макса.
Он держит на руках Лýну, как я и думала, она вцепилась в его пальто, только башкой вертит с глазами по пять рублей.
— А сколько здесь комнат?
— Три жилые помимо столовой и библиотеки.
— Обалдеть.
— А-га. Так как тебе здесь?
— Не очень люблю музейный шик, но… — проведя взглядом по лепнине на потолке, отгибаю уголки губ и пару раз киваю, — Здесь очень круто, если честно. У хозяина явно есть вкус, чья это квартира?
— Моей мамы.
Такого ответа я никак не ожидала. Резко возвращаюсь к Максу, но тут прячет глаза, опускает свою кошку на диван, вздыхает и притворно осматривается. Знаю, что он чувствует все мои немые требования, как я всегда чувствую его внимание, и это подтверждает тихий смешок.
— Здесь все осталось, как было при ней, так что спасибо за комплимент.
— Ты привез меня в квартиру своей матери?
Наконец он смотрит на меня, а потом подходит, обнимает и слегка кивает с такой же легкой улыбкой.
— Привез.
— А ты не боишься…
— Это единственное место, куда он не сунется.
Здесь он ведет себя более сдержано, даже поцелуй почти консервативный, и это меня смешит. Внутри, конечно, подтрунивать над его потерей я не решусь никогда, как бы не злилась. Над Мариной — пожалуйста, но не над ним.
Макс остается со мной до глубокой ночи. Помогает обустроиться, показывает, что я могу трогать, а что лучше не надо, так как в этом доме куча вещей его мамы, которые также, как обстановка, остались на своих местах. Также я узнаю, что она любила играть на пианино, как я — разговор заходит за это, когда в большой гостиной я нахожу черный рояль. А еще я нахожу кое что не совсем приятное: мне разрешено выбрать любую спальню из трех, и когда я дохожу до самой дальней, на ней нахожу щеколду. Спрашивать не хочется, я бросаю на него всего один, короткий взгляд, который не успеваю сдержать, но все равно получаю ответ.
«Она закрывалась от него…» — и дверь толстенная. Видимо, Петр Геннадьевич приходил в жгучую ярость от этого факта, а судя по его комплекции обычная его вряд ли смогла бы сдержать.
«Эта точно смогла бы…» — с грустью и легким страхом думаю, в последний раз взглянув в ее сторону.
Конечно эту спальню я не выбрала, мне показалось, что это кощунство, поэтому остановилась на комнате с приятным, изумрудным цветом, доминирующем в интерьере. Потом мы готовили ужин. Как раньше. Черт, за последние двадцать четыре часа, я успела так ярко напомнить в первую очередь себе, за что полюбила его, и была так счастлива…Макс тоже был. Здесь на двадцатом этаже Высотки у Красных ворот все было хорошо. Настолько, что когда я провожала его, отваживаюсь попросить о личном одолжении…
— Макс, я могу тебя попросить?
Мы стоим у входа в квартиру: он у двери, прижимаясь к ней спиной, я в его объятиях. Ему нужно уехать — завтра с утра какое-то мероприятие, где его присутствие необходимо, а так «я бы остался с тобой на неделю минимум», но увы и ах, как говорится…
— Конечно, малыш, — шепчет выводя круги на моей спине, — Что угодно.
— Новый год…это наш с мамой любимый праздник…
Макс отстраняется, чтобы заглянуть мне в глаза, пока сама я смотрю лишь на то, как повторяю узор на его кашемировом свитере.
— Амелия…
— Я не прошу тебя меня отпустить к ней, — перебиваю на одном дыхании, — Но она будет мне звонить. Пожалуйста, дай мне с ней поговорить. Верни мой телефон хотя бы на этот день. Она позвонит, я точно знаю. Потом то вряд ли выйдет достучаться…
Молчит. Мне не очень
