сделала больно и добавила новых шрамов, Гордеев всё равно раболепски её трахает…
Но ценой всему этому были удачные сливы информации из её ноута. За январь и первую половину февраля это удалось трижды. Однако, каждый раз из Конторы приходил ответ, что это не то, и приказ продолжать работу. Нэнси Гарретт оказалась действительно ключевой фигурой, через которую проходили те самые документы, которые были так нужны, но их движение не носило систематический характер. По-настоящему ценные данные — как редкая синяя птица, их нужно было терпеливо ждать в засаде и не упустить в решающий момент.
И Гордеев справлялся. Он умел терпеть боль, смирять гнев и наступать на горло собственной гордости. А ещё — манипулировать психичкиной маниакальной жаждой власти, то проявляя дерзкую непокорность, то повержено смиряясь.
Психичка ликовала. Упивалась своей силой… и, сама того не замечая, попадала в зависимость от Гордеева. Появилась ревность, потребность контролировать каждый его шаг, взгляд и вздох. Жажда особого внимания к себе и даже чувств на грани нежности. Дикая взрывоопасная смесь одержимости и вседозволенности! Обоюдоострая игла, от которой зависела теперь и психичка, и сам Гордеев, в висок которого уже не раз упирался ствол её именного Кольта.
И всё же, хотя она была и больной на всю голову, но всё-таки женщиной. И как любая женщина в моменты бурного примирения, она становилась уязвимой и болтливой, и сама рассказывала Гордееву о том, чем именно занимаются их лаборатории, о том, что на данный момент выполняют большой военный заказ на разработку биологически-грязной начинки артиллеристских снарядов.
— Представь, это просто взрыв — Бфф! Воронка, разрушения… А потом всё забылось. Но те, кто находились в зоне поражения, начинают болеть. Просто сезонный вирус, который почему-то не лечится так, как прежде и вызывает бо́льшие осложнения, увеличивается процент летальности. Более заразный и менее прихотливый к холоду или ультрафиолету, ему не страшна ни зима, ни летняя жара, ни засуха, ни дожди. Он поражает и стариков, и детей. А может, наоборот, избирательно только детей или только дееспособных мужчин. Какой идиот свяжет это с каким-то там случайным снарядом, о котором все давно забыли? А если такие снаряды рвутся постоянно и везде? Ты представляешь последствия? И какой, к чёрту, диверсант может сравниться с этим по эффективности?
— Но ведь этот снаряд для начала придётся взорвать. Причём, на территории противника. А, насколько я знаю, на данный момент в зоне вашего интереса не ведётся таких открытых вооружённых конфликтов?
— Боже, ты такой милый, когда тупой! — прижалась психичка к его груди. — Конфликт, это же дело одной секунды. Только что не было… и уже есть.
— Хочешь сказать, готовится что-то в этом роде?
— Точно не знаю, могу только предполагать. И ты должен быть благодарен мне, что тебя не отправят на убой в твою долбанную Россию уже в этом марте. Здесь, со мной и в безопасности, у тебя есть все шансы для долгой богатой жизни. — Перевернулась на живот, приподнялась на локте: — А хочешь, сделаю тебя звездой Голливуда? Нет, серьёзно, у меня есть связи. А твоя фактура и инвалидность только вызовут ещё больший интерес. Будешь играть супергероев, защищающих мир от вселенского зла. Хочешь?
— Ну-у-у…
— Чего ну? — моментально зверея, взвилась над ним психичка. — Бросить меня хочешь, да?! Променять на славу? На фанаток и их койки?!
Пришлось утешать. Целовать, уверять, ублажать… в то время, как хотелось просто стиснуть руки на её тонкой нервной шее и вовремя не разжать.
— В конце февраля я получу заключительный отчёт по тем разработкам и тогда можно будет уехать куда-нибудь на пару месяцев — только ты и я, хочешь? — тяжело дыша свалилась она на постель рядом с Гордеевым. — Куда хочешь?
— Надо куда-то, где сезон будет нормальный, бархатный. Какие точно числа, знаешь?
— Двадцатое, двадцать второе, двадцать восьмое — какая разница? Сезон не определяется одним днём.
— Ну не скажи. Муссоны, например, начинаются с точностью до часа. Говоришь, в конце февраля?
— Да, — поднявшись, подхватила Нэнси бельё с пола. — Двадцать шестого, если точно. Но не надейся, что ты можешь хоть как-то повлиять на выбор места. На самом деле мне плевать на твоё мнение. Будет так, как я скажу. Чудовище.
Вскоре после получения точной даты, Контора неожиданно передала Гордееву тревожный сигнал о том, что его миссию, возможно, вскрыли — анализ ранее полученных документов из ноутбука Нэнси показал, что, возможно, имеет место «вождение за нос» и преднамеренный слив малозначительных данных наводящих на ложный след либо тянущих время, в то время как настоящая информация уходит по другим каналам. Впрочем, мимо Нэнси эта настоящая информация всё равно пройти не могла, а значит, в любом случае, сначала оказывалась у неё.
Подозрения на утечку были всего лишь версией, однако теперь, в преддверие дня икс, следовало быть вдвойне осторожнее, а также на всякий случай незаметно исключить возможных стукачей. И если с рядовыми связными вопрос решался простым отсутствием связи, то Хелену, которая конечно же попала под подозрение одной из первых, нужно было слить ненавязчиво, так, чтобы ей самой и в голову не пришло что происходит.
— Я хочу развестись, — заявил как-то Гордеев психичке. — Нас с Хеленой давно уже ничего не связывает, смысла нет продолжать.
— Просто забудь про неё и исчезни из её жизни, какие проблемы?
— Я не могу просто исчезнуть, у нас сын. Нужно как-то по-человечески.
Психичка недовольно запыхтела, глядя в лобовое перед собой. Гордеев свернул в проулок, немного снизил скорость.
— Короче, мне нужно отлучиться. Увидеть сына, может, отправить их куда-нибудь на курорт, и там поставить Хелену перед фактом…
— Прекрати называть её по имени! — прошипела психичка.
Гордеев кинул быстрый взгляд на её перекосившееся лицо, остановился у обочины.
— Ну что тебя не устраивает? Я вернусь всего через пару дней и уже без обязательств.
— Мне срать на твои обязательства!
— А мне нет!
— А мне да!
Помолчали.
— Ну знаешь, я тебе не раб! — взорвался Гордеев. — И вообще моя миссия — диверсии на территории противника. И мне ничто не мешает вернуться к ней, насильно ты меня не удержишь! — И, хлопнув дверью, решительно пошёл прочь.
— Стой! — донеслось следом, но Гордеев не остановился. — Стой!
Психичка догнала, дёрнула его за руку, заставляя обернуться.
— Вот так просто, да? Повернулся и ушёл? От меня? К этой… суке своей?
— Да, именно так, к ней! Потому что твои истерики меня достали. Хочешь, пристрели меня прямо здесь, плевать, но меня ты больше не получишь! Психичка! — сказал, словно плюнул ей это в лицо, и пошёл дальше.
Это был
