козырь, который лежал в рукаве на крайний случай — прямая провокация по живому. На самом деле Нэнси тайно балдела, когда Гордеев ей хамил — тем слаще был для неё момент его последующей покорности. Другое дело, что она не понимала, что кукловод здесь давно уже он.
— Стой, тварь, или я убью тебя!
Гордеев даже не сомневался, что в затылок ему смотрит ствол. Чувствовал его холодное, безразличное нутро. Рисковал получить пулю… но не обернулся и не замедлил шаг.
И психичка снова побежала за ним, кидаясь с кулаками, привлекая ненужное внимание прохожих. И вдруг предупредительный выстрел в воздух. Гордеев обернулся: она держала пистолет у своего виска. Косметика размазана, идеальное каре взлохмачено, рука трясётся.
Кинулся к ней, «силой» забирая пистолет из судорожных пальцев, обнимая её, целуя…
А всего через пару часов, уже в постели, психичка с особым остервенением наказала раба за непокорность глубокой кровавой свастикой на плече.
— Ты мой зверь. Мой! И я разрешаю тебе уехать, но если узнаю, что ты её трахал…
— Я не за этим к ней еду, — мысленно, словно молитву, читая «ночь, улица, фонарь, аптека», прорычал Гордеев. — И я вернусь к тебе, ты же знаешь. Мне без тебя уже никак…
Каждый новый день в этой грязи словно удар за ударом подрубал его крылья. Те самые, что выросли вдруг, когда узнал про сына и любимую. Как тащить эту грязь к ним? Зачем? Свастика на плече горела воспалёнными шрамами, и, будто отторгаясь самой сутью Гордеева, никак не хотела заживать. Но это ерунда. Гораздо тяжелее, что таким же позорным воспалённым клеймом горела душа.
Есть ли всему этому искупление? Возможно ли оно? И может, права Лариска — его не то, что к женщинам, но и к людям нормальным подпускать нельзя? Сможет ли он жить как все — не манипулируя, не диктуя свои правила, не возвращаясь в ужас ночных приступов, которые прекратились после горы, но появились лёгкими начальными признаками теперь, после связи с этой тварью?
Впрочем, а кто здесь не тварь? Он, что ли?
Хелене сказал, что летят на семейный курорт, а уже там должен был сообщить, что они «разводятся» и, оставив их с ребёнком под присмотром агентов, которых Хелена не знает, лететь обратно к психичке. С одной стороны, это ограждало «жену» от непредвиденных последствий в случае, если никакого слива не было, и она честно выполняла свои договорённости, а с другой — контролировало её последующие действия, если сливала.
Напряжение зашкаливало. Действовать приходилось предельно чётко и натурально, хотя бы потому, что маниакальная ревность психички вполне могла обернуться скрытой слежкой, и любой из попутчиков мог оказаться её человеком. Но основное, это, конечно близость решающего дня. Уповал на него, всей душой надеялся, что на этот раз действительно поймает ту самую редкую синюю птицу. Нужно было поймать. Крайне необходимо.
Фантазии психички о заражённых вирусами боеголовках и вооружённых конфликтах, вспыхивающих за секунду, настораживали не только Гордеева, но и Контору. Впрочем, последнее время Гордеев ловил себя на стойком ощущении того, что Контора и без его неподтверждённых сплетен находится в режиме повышенного реагирования. Что-то явно намечалось, тучи сгущались и нервозность от этого только усиливалась.
— …Игнат!
Крик ворвался в напряжённую работу мозга, и Гордеев обернулся. Сложно сказать, неожиданность ли сыграла злую шутку или голос, который он узнал бы из тысячи не дал шанса устоять… Обернулся и, жадно выцепив из толпы растерянную, прижимающую сына к груди Славку, дал себе ровно на полмгновения дольше позволенного… прежде чем нарочито безразлично отвернуться и коснуться Хелены, демонстрируя нежную заботу.
Как же так… Откуда она здесь? Куда? Зачем? С кем? — Мысли роились в голове и дай ему сейчас ствол — и с трёх шагов промахнулся бы, настолько всё внутри клокотало.
— Ты знаешь её? Ту девушку? — усевшись в своё кресло, забрала Хелена сына на руки.
— Нет.
— Но она кричала твоё имя. И ты обернулся.
— В России каждый третий Игнат, но не все из них я, — небрежно отшутился он, застёгивая ремень безопасности. — Да и обернулись все, даже ты. И что, все Игнаты?
…Зачем же ты кричала, глупая… Ну зачем?!
Не знала. Просто не знала, что нельзя. Не ожидала увидеть. Растерялась…
Хорошо уже то, что не кинулась на шею. Догадалась, умница. Или…
Чёрт. Чё-ё-ёрт… Зажмурился, перебарывая застрявший в горле стон. Она просто поняла всё так, как и должна была понять, как он и «рисовал» для любых случайных глаз — у него здесь семья и ребёнок. И он просто бросил свою девочку. Предал по-настоящему, разменял на кровную месть и уехал жить долго и счастливо. С другой.
— Сэр, вам плохо?
— М? — очнулся, разлепляя веки.
— Вы морщились, как будто вам плохо, или голова болит, — дежурно улыбнулась проводница. — Может, таблетку? Или пакет?
— Нет, спасибо. Я просто посплю.
…Взмывали в небо, а сердце оставалось там, внизу. Прижималось к любимой и сыну. И… прощалось с ними.
Она ведь пока ещё ждала, пока ещё верила. На последнем издыхании и наивной вере в чудо. А теперь у неё не осталось даже этого. А у него не осталось ни единого пера из бывших драконьих крыльев. Только яростная крокодилья злость и жажда крови. И да, уже завтра ему снова ложиться в постель с психичкой, незнамо как выгоняя из головы образ любимой Славушки, прижимающей к груди сына…
И он действительно не смог. Такой банальный, недопустимый прокол на почве личных переживаний — таблетки простимулировали эрекцию, но дальше…
Нэнси оскорблённо психанула, понося его последними словами, обвиняя в том, что у него точно была связь с Хеленой. Летали, врезаясь в стены стаканы, сыпались угрозы убийства вперемешку со слезами жалости к себе любимой и совершенно неожиданными признаниями в огромной усталости.
— У тебя что-то случилось? — невзирая на её руки, так и норовящие съездить ему по лицу, прижал он её к себе. Ему было плевать на неё. Она злила, и была ему в разы отвратительнее чем раньше, но приходилось доигрывать. — Ты сама не своя…
— Я ненавижу тебя! Всех ненавижу! Всем на меня плевать: отцу, его шестёркам, и всем этим научным экспертам! Всем нужно от меня только одно — либо деньги, либо строгое выполнение поручений. Даже ты — что тебе от меня нужно?
— Ничего. Только ты сама.
— Врёшь! Я тебе не интересна! Чего ты от меня ждёшь? Ну? Зачем ты согласился быть со мной, терпеть меня? Чего тебе от меня нужно? Чего на
