— Господи Иисусе, — бормочет кто-то.
— Чертовски неловко, — добавляет другой голос.
— Пусть они сами разбираются. Сегодня вечером они должны играть вместе.
— У меня сотня на Беккета. Он жаждет крови. Андерсен трахнул его сестру.
— Я принимаю пари. Нужно быть сумасшедшим, чтобы испытывать Беккета таким образом. Думаю, Андерсен на это способен.
Глаза Картера темнеют, его боевой клич эхом разносится по льду, когда он наваливается на меня.
— Ты трахаешь мою сестру!
— Я, черт возьми, люблю ее!
Его рот приоткрывается, когда его хватка на моей футболке ослабевает.
— Что?
Я бью его по запястьям, глотая воздух.
— Я сказал, что чертовски люблю ее, ясно?
Он садится, но не слезает с меня.
— Но я думал…
— Потому что ты, блять, не слушаешь! — Я хватаю перчатку и швыряю ей ему в лицо. — Дело не в тебе, Картер! Дело было в том, что мы с ней нашли друг друга!
— Но она моя сестра. Ты не можешь…
— Почему бы и нет? Ты думаешь, я недостаточно хорош для нее?
— Что? Нет, я… — Его глаза виновато блестят. Он качает головой. — Я этого не говорил.
— Тогда в чем дело? Потому что все, чего ты хотел, это чтобы Оливия дала тебе шанс, а теперь ты мне его не даешь.
— Ты мог бы… ты мог бы… — Его грудь быстро поднимается и опускается, в центре нижней губы собирается капелька крови. — Ты мог бы причинить ей боль!
Еще одна чертова перчатка в лицо.
— Это ты сейчас причиняешь ей боль, Картер! Она не может смириться с тем, что ты вот так отдалился от нее. И почему она должна это делать? Ты ее брат. Разве она недостаточно потеряла в своей жизни?
У Картера перехватывает горло, и вина в его глазах начинает затуманивать их.
— Она провела свою жизнь, чувствуя, что ты затмеваешь ее, думая, что все, что она может предложить кому-либо, — это быть младшей сестрой Картера Беккета. Она наконец поняла, что в ее жизни есть люди, которые хотят быть рядом с ней, а не с тобой. Она нашла любовь, после всего, через что ей пришлось пройти, всей этой гребаной сердечной боли, и что ты делаешь? Ты бросаешь ее. Ты говоришь ей, что она не может этого получить.
Он качает головой.
— Нет, я… я бы никогда так не сказал.
— Но именно так звучит твое молчание. Разве ты этого не понимаешь? Тебе позволено злиться, но ты ведешь себя как ребенок. Дженни не нуждается в твоей защите. Ей нужно, чтобы ты был рядом, был ее другом и братом и наблюдал, как она живет своей собственной жизнью, потому что она сама надирает всем задницы. Ты должен хотеть, чтобы она была счастлива, где бы она ни нашла это счастье.
— Я действительно хочу, чтобы она была счастлива, — шепчет он, наконец слезая с меня и растягиваясь на льду рядом со мной. — Дженни заслуживает всего мира.
— И я хочу подарить ей его.
Он запрокидывает голову, чтобы посмотреть на меня.
— Олли сказал, что я поступаю нечестно. Заставила меня спать на диване.
— У тебя есть, типа, три свободные спальни.
— Четыре. Она сказала, что я не заслуживаю постели.
Я вздыхаю, проводя рукой по своим мокрым волосам.
— Я не разговаривал со своим лучшим другом почти два гребаных дня.
Картер внимательно наблюдает за мной.
— Лучший друг?
— Дженни — моя лучшая подруга, Картер.
— Что, если она согласится на работу в Торонто?
— Потом разберемся с этим. Но, честно говоря, я даже не думаю, что она хочет эту работу. Я думаю, единственная причина, по которой она рассматривает возможность принять это предложение, заключается в том, что она думает, что ты не хочешь, чтобы она была здесь сейчас, и что без тебя она потеряет всех, кого любит.
— Черт. Я облажался.
— Это мягко сказано, да.
— Беккет, — зовет тренер с другого конца льда. — Убирайся со льда! Ты закончил!
Картер резко садится.
— Что? Нет, мы просто…
— Тренер, все хорошо. Мы не будем…
Он останавливается перед нами, посыпая Картера льдом и ухмыляясь.
— Ты нужен в больнице.
Позвоночник Картера выпрямляется.
— Что?
— Ты скоро станешь папочкой.
— Срань господня! — Картер переворачивается, бросается на меня сверху в некоем подобии объятий, прежде чем вскакивает на ноги, широко раскидывает руки и визжит: — Я собираюсь стать папой!
Адам поднимает меня на ноги, пока Картер летит по льду.
— Оливия! Я иду, детка!
* * *
— Это ваш первенец?
Секретарша за стойкой наблюдает за Картером с улыбкой. Это один из тех юмористических типов, вероятно, потому, что он расхаживает по коридору, хлопая себя по лицу. Кара записывала, чтобы показать Оливии позже. Сейчас не время бросать ей в лицо, что ее муж разваливается на части.
— Малыш? Нет. — Он кладет руку себе на грудь. — Я отец собаки.
Холли прищуривает глаза.
— Картер.
— Что? — Он смотрит на нее. — О, человеческий ребенок? Да, это наш первый человеческий ребенок. И наш последний. — Он тревожно смеется. — Просто шучу. У нас, наверное, будет трое. Может быть, пять. — Еще один пронзительный смех. — Пять человеческих младенцев. — Он проводит дрожащей ладонью по губам, его кожа необычайно бледна. — Эй, у тебя тут есть где-нибудь ведра?
Брови секретарши хмурятся.
— Ведра?
Картер указывает на мусорное ведро в другом конце комнаты и шагает к нему.
— О, этого хватит. — Он хватается за край и быстро вываливает все содержимое своего желудка в мусорное ведро.
Аланна, племянница Картера и Оливии, подталкивает меня локтем.
— Как раз вовремя, а? Час назад я думала, дядю Картера стошнит. Он такой драматичный, и у него сводит животик, когда он напуган.
— Я не боюсь! — Картер кричит, затем его снова тошнит в мусорное ведро. — Это овсянка, которую я ел на завтрак! — У него снова урчит желудок. — Должно быть, это было плохо!
Аланна приподнимает брови в стиле — я же тебе уже говорила.
— Пугливая кошечка.
Картер пробыл здесь четыре часа, остальные — два. Он входил и выходил из этой комнаты тринадцать раз, и каждый раз высота его звука повышалась на целую октаву. Его лицо красное, лоб мокрый от пота, а волосы торчат в разные стороны. Этот человек не просто напуган; он чертовски напуган.
— Я знала, что это случится, — бормочет Холли, роясь в своей сумочке. Она достает зубную щетку в упаковке и крошечный тюбик зубной пасты, засовывая их в грудь Картер. — Вот. Иди почисти зубы и больше не отходи от своей жены.
— Может быть, мне стоит пойти туда, — предлагает Кара, вставая. — Мы действительно доверяем Картеру? К тому же, когда они оба расстроены, они подпитываются энергией друг друга. Ты видела, как эти двое ссорятся? Это не красиво.
Эммет тянет ее вниз.
— Картер собирается надеть трусы большого мальчика и быть сильным ради своей жены.
Думаю, Картер соглашается, долго молча качая головой, прежде чем, наконец, побрести по коридору, сжимая в кулаках зубную щетку и пасту.
Я откидываюсь на спинку стула, барабаня пальцами по бедрам.
— Кто-нибудь, э-э… звонил Дженни? Чтобы… дать ей знать.
Холли улыбается мне.
— Ее рейс вылетел сегодня рано утром. Она скоро должна быть здесь.
Я сажусь.
— Ее рейс? Но я думал, она останется еще на день? Она должна была вернуться домой завтра.
Холли просто подмигивает. Я не понимаю. Если ее самолет вылетел этим утром, она не знала, что у Оливии начались роды. Так почему она возвращается домой раньше?
— Что она делает… она… аааа. — Я закрываю лицо руками и опускаю локти на колени. — Просто забудьте об этом.
Следующие полтора часа я провожу, бесцельно бродя между автоматом с закусками и «Tim Hortons» в кафетерии этажом ниже. Я умудрился съесть всю упаковку из двадцати мини пончиков, и когда Адам тянется к пустой коробке, он хмурится.
— Прости, — бормочу я, проглатывая пончик со вкусом праздничного торта. — Я ем, когда нервничаю.
Где-то громко хлопает дверь, затем раздаются быстрые, твердые шаги. В комнату влетает Картер, одетый в синюю больничную робу, с одной из тех маленьких шапочек на голове.
