Послышались шаги по лестнице.
– Это Гуннар! Я пойду на минутку к себе, вымою лицо… С этими словами она шмыгнула в дверь, где столкнулась с Гуннаром, мимоходом поздоровалась с ним и исчезла.
– Ты уже встала, Йенни? А впрочем, ты всегда бодра и в тебе никогда не заметно усталости. Ты, конечно, проработала все утро? А что она? – и Хегген кивнул по направлению к двери Франциски.
– Нехорошо. Бедняжка!
– Я прочел про это в газетах. Я только что был в клубе. Покажи мне свой эскиз. О, да это очень хорошо! Право, Йенни…
Хегген долго рассматривал картину, повернул ее к свету.
– Очень хорошо! Чувствуется сила и уверенность… А что, она опять плачет?
– Право, не знаю. Только что она была у меня и плакала. Она получила письмо от сестры.
– Если мне посчастливится когда-нибудь встретить этого прохвоста, – сказал Хегген энергично, – то я уж найду какой-нибудь предлог, чтобы задать ему здоровую трепку.
Однажды утром Хельге сидел над норвежскими газетами в скандинавском клубе. Он был один в темноватой читальне. Вдруг в зал вошла фрекен Ярманн.
Хельге встал и поклонился ей. Она подошла к нему и с улыбкой пожала руку.
– Как вы поживаете? Мы с Йенни только что говорили о вас. Почему вас нигде не видно? Мы решили прийти сюда в субботу, разыскать вас и вытащить куда-нибудь повеселиться. Что же, нашли вы себе комнату?
– К сожалению, нет. Я все еще живу в гостинице. Комнаты здесь такие дорогие…
– Да, но в гостинице во всяком случае не дешевле жить. Вы, наверное, платите не меньше трех франков в сутки за комнату. Конечно, в Риме жизнь дорога. К тому же зимой необходимо иметь комнату на солнечной стороне. А вам самому трудно найти что-нибудь, так как вы не говорите по-итальянски. Напрасно вы не зашли к нам. Йенни или я могли бы пойти с вами поискать для вас помещение.
– Очень вам благодарен… но я не смел беспокоить вас.
– Что за беспокойство… А у вас здесь появились знакомые?
– Нет. В субботу я заходил в клуб, но я так ни с кем и не разговаривал.
– Вам следует научиться болтать по-итальянски, тогда вам будет во всех отношениях приятнее здесь жить… Ах, что я вспомнила! Ведь третьего дня две старые датчанки уехали на Капри. Что, если их комната еще свободна? Прелестная небольшая комнатка и недорогая. Не помню, как называется эта улица, но я знаю, где это. Хотите, мы пойдем посмотрим ее? Пойдемте же!
Когда они спускались по лестнице, она вдруг остановилась и посмотрела на него с виноватой улыбкой:
– Я была ужасно невежлива с вами в тот вечер, когда мы в первый раз виделись, Грам. Я должна попросить у вас прощения.
– Но, дорогая фрекен Ярманн!..
– Дело, видите ли, в том, что я была больна. Но до чего меня потом бранила Йенни! И я вполне заслужила это.
– Нет, это я виноват, что так бесцеремонно пристал к вам. Но, когда я увидел вас обеих и услышал, что вы говорите по-норвежски, я не мог удержаться от соблазна заговорить с вами.
– Это так понятно. И мы могли бы так приятно провести время. Но я вела себя непозволительно. Мне нездоровилось. Иногда я чувствую себя очень нехорошо, я не сплю, и нервы мои окончательно расстраиваются. Тогда я и работать не могу, и вообще превращаюсь в настоящую ведьму.
– Но, дорогая фрекен Ярманн!
– Да, сердце и нервы… А Йенни и Гуннар работают, все работают, кроме меня… Ну, а как идет ваша работа? Хорошо?… Надо вам сказать, что теперь я еще позирую для Йенни. Сегодня она освободила меня. О, она хитрая! Я уверена, что она заставляет меня позировать, чтобы я не оставалась одна и не предавалась унынию. А потом она вывозит меня за город. Она настоящая мать для меня.
– Вы, кажется, очень любите вашу подругу?
– Ну, еще бы! Она такая добрая, такая добрая… А я болезненная и избалованная. Со мной хорошо справляться умеет только Йенни. И потом, она такая умная, и талантливая, и энергичная. И красивая – разве она не прелестна, как вы находите? Видели бы вы ее волосы, когда они распущены! Если я бываю умницей и заслуживаю награды, мне разрешается расчесывать ее волосы, делать ей прическу… Ну, вот мы и пришли.
Они начали взбираться по совершенно темной каменной лестнице.
– Не приходите в отчаяние от этой лестницы, – утешала Франциска, – наша лестница еще хуже этой, вот вы сами увидите, когда придете к нам в гости. Надеюсь, вы скоро придете? Тогда мы подговорили бы всю нашу компанию и устроили бы хороший римский кутеж. В последний раз я испортила все удовольствие.
Она остановилась у двери на последней площадке и позвонила. Им отворила женщина с очень милым лицом и с симпатичной внешностью.
Она показала им маленькую комнату с двумя кроватями. Окно выходило на серый задний двор, на котором перед окнами было развешано для просушки белье. Но на балконах, выходивших также во двор, стояли цветы, а на крышах была устроена лоджия с террасами, украшенными зелеными растениями.
Франциска, не переставая, болтала с хозяйкой и в то же время осматривала печку, щупала матрац и вставляла замечания по-норвежски:
– Солнце светит сюда все утро… Когда вынесут отсюда лишнюю кровать, то места здесь будет вполне достаточно… Комната стоит 40 лир в месяц без освещения и без отопления, а кроме того, надо платить 2 лиры за «сервицио». Это недорого… Сказать, что вы оставляете ее за собой? Если хотите, вы можете переехать завтра утром… Ах, пожалуйста, не благодарите! Мне очень приятно быть вам хоть чем-нибудь полезной.
Они распрощались с хозяйкой и стали спускаться с лестницы.
– Лишь бы вы чувствовали себя здесь хорошо. Я знаю, что синьора Папи очень чистоплотная женщина.
– Ну, это уже хорошо. Ведь в Италии эта добродетель редко встречается.
– Я не сказала бы этого. По-моему, квартирные хозяйки у нас в Христиании ничуть не лучше. Когда мы жили с сестрой на улице Хольберга, мне случилось поставить под кровать пару новых лакированных туфель. Так они и остались там, потому что у меня никогда не хватало мужества взять их оттуда. Иногда я только издали заглядывала на них, – так, уверяю вас, они стояли себе там, словно два белых мохнатых барашка.
– Да, – ответил Хельге с улыбкой, – я совсем упустил из виду, что жил всегда у себя дома.
Франциска вдруг громко расхохоталась:
– Вы знаете, синьора подумала, что мы поселимся в этой комнате вдвоем. Дело в том, что я назвалась вашей кузиной… ну, она и поняла это должным образом. Кузина – это вызывает подозрение во всех странах!
Оба расхохотались. Немного спустя Франциска спросила:
– Вы не хотите пройтись немного? Мы могли бы, например, пойти на Понте-Молле. Вы были там? Вы не устанете идти так далеко? Назад мы можем вернуться в трамвае.
– Лучше скажите, можете ли вы идти так далеко? Ведь вы нехорошо чувствуете себя?
