— Увидимся, — кивнул он другу, остановившись у своей машины. — Садись.
Вероника подождала пару секунд, не решаясь сделать шаг, но Егор гневно посмотрел ей прямо в глаза и выбора не осталось.
Роня села в машину, пристегнулась. Егор не торопился присоединиться. Чего он ждал?
А самое ужасное, что музыка включилась. Не радио, а подключенный через aux плеер. Романс, печальный, дурацкий, впервые Роня его слышала.
Как ты там живёшь…
Она прижала пальцы к губам.
Думаешь ли ты…
обо мне.
Она стала вытирать быстро набегающие слёзы и неверяще уставилась в лобовое. Машина завелась, тронулась с места и поехала с парковки.
Если есть любовь,
То она сильней равнодушия…
Почему его музыка хуже Вероникиной терзает, почему ей и в голову не приходит, что он испытывал все эти дни тоже самое, лёжа за стенкой.
Я давно боюсь с кем-то говорить… о тебе!
Только не могу уснуть по ночам.
Они молчали, а музыка переключилась, но будто стала по кругу прокручиваться в голове у Рони. Егор сделал тише, а потом и вовсе нажал на паузу.
Водил Егор Иванович лихо, выкручивая руль, обгоняя. По свински проезжал светофоры и нервно гнал вперёд по каким попало дорогам, точно по-своему переживал, безо всякой музыки тот ужас, что был у них в сердцах сейчас.
Она молча откинулась на спинку, закрыла глаза, склонила голову на бок и стала прислушиваться к себе.
Она с ним в одной машине, она с тем, кого долго и мучительно любила. Она в его маленькой вселенной, на его территории. И её кожа всё ещё горит от его пальцев. А он то и дело смотрит на свои руки, смотрит снова и снова, а потом тормозит на обочине. До дома недолго ехать, они живут очень близко, Роня могла бы безо всяких маршруток сказать, что добежит на своих двоих, но теперь они уже чёрт знает где.
— Я тебя терпеть не могу, — сказал Егор, вцепившись в руль обеими руками. — Мне очень жаль… но это так.
Роня засмеялась. Тихо, невесомо, так что смех пробежал по коже Егора, тёплым ветерком.
— А я вас люблю, — сказала и упало что-то огромное с души. — Мне тоже очень жаль. Только не себя, а… вас.
Он кивнул. Он верил ей, но ему жутко обварило кипятком голову, кровь снова сгустилась, став чёртовой сгущёнкой. Отвратительно. Душно. Не дышится.
— Отвезите меня домой. Или выпустите, я пойду сама, — сказала она, кусая губы. Теперь отступала тупая эйфория и становилось страшно.
— Дура, — прошипел Егор и поехал, наконец, домой.
“Знаю!” — ответила сама себе Роня.
Примечание:
Пообещайте мне любовь,
Пусть безответную,
Узнаю в облике любом
Ее приметы я,
И в целом мире, ты пойми,
Всего дороже мне,
То обещание любви
Неосторожное.
"Пообещайте мне любовь" — музыка-Евгений Крылатов, слова-Игорь Вознесенский.
=— Он сам поймет? Вы так сейчас сказали?..*
Егор лежал на кровати, на спине. Один.
Даже Николай хозяина игнорировал, обижаясь на его хмурый вид и короткую прогулку.
Губы Егора горели, как обожжённые, хотелось содрать с них кожу, запить произошедшее водкой, чтобы она как следует перебила оставшийся во рту вкус.
Его руки до сих пор помнили что-то смутно напоминающее женское тело. Это тело не было особенным, прекрасным или невероятно приятным. Обычное, Егор себя в этом уверял вот уже третий час. Кожа обычная, габариты посредственные.
И думал он о том, как бы всё это сделать простым, а выходило чертовски сложно…
Он понял, что слишком уж много думает, а стоило бы забыть.
За стенкой снова играла музыка, привычная нудная, но пальцы сами собой стали барабанить по бедру. Он повернулся в ту сторону, точно обладал рентгеновским зрением и смог бы подсмотреть за соседкой.
И отчего у них стены такие тонкие? Ну быть же такого не может…
С другой стороны можно было закрыть балконную дверь и вообще прекратить это безумие, но Егор предпочитал делать вид, что не понимает с чего это музыка так слышна.
Страшнее стало, когда всё стихло. Егор пододвинулся ближе, но тщетно, только бормотание. Не выдержав он встал с кровати, побродил по комнате. А потом сделал кошмарную роковую ошибку: вышел на балкон.
Её дверь была открыта, между ними только низенькая перегородка. И холодно — жуть, последние относительно тёплые дни осени "сделали ручкой".
Зато внутри всё дёрнулось, когда стали отчётливо слышны слова. Каждое слово, произнесённое там, за одной лишь белоснежной шторкой, задуваемой в комнату и обратно на улицу от каждого сквозняка.
— Не замёрзнешь? Может закрыть? — мужской голос.
— Нет, не хочу…
— Ронь, не глупи. Заболеешь!
— Ты вылечишь, — её голос, обиженный.
— И что с нами стряслось? Влюбились? — мужской голос казался ужасно ласковым, Егор от этого почему-то дёрнулся.
Некто (да, да, брат!) жалел девчонку. Жалел! Да начерта её вообще жалеть?
— Да… — сердце в груди одного конкретного историка, остановилось на пару секунд и за это время, кровоток успел замедлиться, а потом пошёл по кругу с такой силой, что обжёг щёки.
— И с чего же ты… подвинься, лечь хочу… и с чего же ты решила, что это прямо-таки любовь?
И правда… ну с чего дурища решила, что л… — это же глупость! Бред!
— Бред, — шепнул Егор.
— Не понимаешь? — спросила Вероника, а Егор уже сам захотел туда залезть, тут перегородка то полметра, чтобы заставить её ответить без прелюдий и лишних вопросов.
— Честно, нет! Он — грубиян. Самодур. Сошедший с ума от излишней, и позволь сказать, не такой уж большой, власти. Ох да, ещё он любимец малолеток, которые теперь массами читают умные “инстаграммы” и в особенности вот таких вот историков.
— Это всё так, — согласилась! — но понимаешь… Я чувствую, что он невероятно сильный. Как… скала или крепость. Чувствую, что если ты с ним — тебе уже нечего бояться, никогда…
— А Иванова? Она была с ним…
— Не думаю. Я думаю, что ему было с ней страшно скучно. Понимаешь? — тебе-то откуда знать?
— Наверное, — согласился мужской голос. — Нет, продолжай… Ляж как-то компактнее, мелкая, руки раскидала.
— Она не была с ним, он… просто поволял ей быть рядом.
— Тебе почём знать? — правильный вопрос!
— Просто знаю. Я один раз посмотрела на него и поняла.
— А с чего ты решила, что с другой, пусть даже ею будешь ты — выйдет иначе?
— Не знаю… может дело в его типаже, может в моих фантазиях. Я не могу объяснить. Это мелочи. Романс в его машине… Его как будто я сама написала. Прямо изнутри вырвали и записали в аудио. Я его потом нашла, слушала. Его мама — это чудо! — на губах Егора появилась усмешка, ухмылка, улыбка. — Его собака и то, что она беспородная… Это тоже что-то значит. Не буду выдумывать и идеализировать. То как он общается со студентами, то как он шутит. Как он устаёт к пятой паре. Как всегда заказывает кофе и не пьёт. Как… стоит иногда в концертном зале в проходе, когда я танцую. Как смеётся над шутками, которых я не понимаю, с Верой или Аполлоновым. Как делает крутые штуки, на телевидении, ютубе, в инсте, не важно где. Мне кажется, что в нём столько силы, он даже мне… сопротивляется. Потому что верит в то, что это должно быть так. Влад, он меня по-це-ло-вал и я будто заглянула к нему в душу. Раньше он был кинозвездой, которую мне, глупой посчастливилось увидеть. А теперь — он просто человек.
— И почему не ты?
— Я не буду об этом думать… Я чувствую, что что-то есть. Какая-то… ниточка. Какая-то мелочь. Что-то, что ни он ни я не понимаем. Я будто за глухим стеклом и он меня не слышит, — слышу.
