— Ни хрена себе. — Я отрицательно качаю головой. — Я не смогу это надеть.
Она хмурится.
— Почему нет?
— Ну, для начала… — я ломаю голову, ища причину, кроме той, что буду чувствовать себя идиоткой. — Я не побрила ноги.
Она щелкает запястьем, жестом предлагая мне двигаться дальше.
— Тогда поторопись и сделай это.
Я нервно ковыряю ногти.
— Я, гм, не захватила с собой бритву.
Она смотрит на меня в замешательстве и вдруг расслабляется.
— О, я понимаю. Ты никогда не делала ничего подобного раньше, не так ли?
Скрещиваю руки на груди, чувствуя нелепую неловкость.
— Что именно?
— Не брилась. Не красилась, — она протягивает мне красное платье. — Одевайся.
— Я никогда по-настоящему не заботилась о своей внешности и никогда не увлекалась девчачьими штучками. — Я замолкаю, чувствуя себя ненормальной. — И знаешь, довольно трудно просить мою маму Линн показать мне, как наносить макияж и все такое прочее, когда я знаю, что она, вероятно, просто посмеется надо мной и скажет, как нелепо, что я думаю, что это поможет моей внешности.
Как в тот единственный раз, когда я попросила ее купить мне платье. Мне было двенадцать, и у нас намечались танцы в седьмом классе. Я решила принарядиться, так как слышала, что большинство девушек так и делают.
Линн рассмеялась, когда я спросила.
— Не говори глупостей. Ты будешь ужасно выглядеть в платье, — сказала она.
Я с трудом сдерживала слезы.
— Думаю, мне следует попытаться принарядиться. Я имею в виду, все остальные в моем классе так и сделают.
Она повернулась ко мне с мертвенно-серьезным выражением лица.
— Изабелла, я собираюсь сказать тебе кое-что, что тебе не понравится. — Она заколебалась, словно раздумывая отступить. — Ты слишком неуклюжа и невзрачна, чтобы наряжаться. Тебе следует просто придерживаться свободных джинс и толстовок. Они лучше подходят твоему типу телосложения.
Когда я об этом вспоминаю, то невольно задаюсь вопросом, было ли это отправной точкой для моей одержимости широкими джинсами и толстовками. Конечно, я носила их и раньше, но не потому, что чувствовала необходимость. Я просто не знала, как подобрать одежду. Кроме того, их было удобно носить, когда я играла в баскетбол.
После того, как Линн сказала мне это, я почувствовала, что должна одеваться в мешковатую одежду, как будто я была недостаточно хороша, чтобы одеваться красиво.
Что, если это и есть настоящая причина, по которой я много чего делаю? Что, если моя общая странность была создана из-за того, что Линн сказала мне. Например, когда она сказала, что никто не хочет со мной дружить, потому что я слишком странная. Что, если я перестала пытаться завести друзей, потому что поверила, что никто не захочет познакомиться с такой, как я?
Жалость на мгновение вспыхивает в глазах Индиго, но взгляд быстро исчезает, когда решимость заполняет ее лицо. Она пересекает комнату, открывает мини-холодильник и берет бутылку вина. С помощью открывашки она вынимает пробку и делает большой глоток прямо из бутылки.
Боже, если бы Линн была здесь, у нее случился бы припадок из-за отсутствия манер, которое Индиго показывает прямо сейчас.
Когда я колеблюсь, Индиго говорит:
— Нам не нужно быть крутыми.
— Я колеблюсь не поэтому. — Вздохнув, я хватаю бутылку, делаю глоток и возвращаю ей вино.
Она отставляет бутылку в сторону, хватает меня за руку и тянет к двери ванной.
— Что мы делаем? — Спрашиваю я, спеша за ней.
— Я дам тебе небольшой урок. Но делай заметки, потому что я сделаю это только раз.
Два часа спустя я иду по переполненному тротуару с гладкими ногами и выщипанными бровями, одетая в красное платье, в котором едва могу дышать.
— Пойдем, Иза, — говорит Индиго, жестом приказывая мне двигаться быстрее, когда она идет немного впереди меня. — Если ты будешь идти так медленно, клубы закроются к тому времени, как мы туда доберемся.
— Я пытаюсь. — Я шаркаю за ней, стараясь не подвернуть лодыжки. — Но эти каблуки — отстой.
Она притормаживает на углу улицы и со вздохом наклоняется, чтобы развязать ботинок.
— Давай, сними их, и я поменяюсь с тобой туфлями.
Останавливаюсь рядом с ней и хватаюсь за уличный столб, чтобы сохранить равновесие.
— Мне казалось, ты говорила, что каблуки — это не твое.
— Что меня очень смутило, так как она упаковала шесть пар.
— Я сказала, что большую часть времени они мне не понадобятся. — Она вынимает ногу из ботинка и развязывает другой. — Это не значит, что я их никогда не ношу.
Мы обмениваемся туфлями, и я чувствую себя в десять раз лучше в неуклюжих ботинках.
— Я думаю, что они определенно удобнее.
— Согласна. — После того, как Индиго надевает туфли на каблуках, она немного крутится в своем платье. — Как я выгляжу?
— Потрясающе, — говорю я, завязывая шнурки. — Мне нравится, как цветы на туфлях сочетаются с твоими волосами.
— Мне тоже. — Она изучает меня, склонив голову набок. — Боже, ты выглядишь просто великолепно. Удивительно, что может сделать маленькая подводка для глаз и блеск для губ. Ну, это и еще мой потрясающий талант.
Выпрямляюсь, смущенно одергивая подол платья.
— Честно говоря, я чувствую себя немного глупо. Как будто я пытаюсь играть в переодевание или что-то в этом роде. — Мой взгляд скользит по толпе людей, идущих вокруг нас. — Мне кажется, все считают меня самозванкой.
Она качает головой с улыбкой на лице.
— Поверь мне, Иза. Никто не считает тебя самозванкой. — Она хватает меня за руку и тянет за собой, снова сливаясь вместе с толпой.
Мы идем, кажется, несколько часов, осматривая все закрытые магазины, бары, Триумфальную арку и мерцающие огни Эйфелевой башни.
— Пойдем туда, — говорит она, когда мы смотрим на башню, которая тянется к ночному небу.
— Я думала, мы идем в клуб. — Спрашиваю я, спеша за ней.
— Мы можем пойти в клуб в любое время, — кричит она, перекрывая музыку уличного оркестра. — Подняться туда, — она поднимает голову к небу, — такие эмоции суждено испытать только раз в жизни.
Когда мы подходим к смехотворно длинной очереди, я направляюсь к ее концу. Но у Индиго есть другие идеи, и она начинает искать в очереди симпатичных парней, которые позволят нам встать перед ними. Ей требуется три попытки, чтобы найти пару парней, которые хотя бы говорят по-английски. Они позволяют нам встать в очередь перед ними, затем Индиго проводит следующие полчаса, флиртуя с одним из них, в то время как я неловко стою.
— Ты нервничаешь, — шепчет мне на ухо один из парней, заставляя меня подпрыгнуть. — Боишься высоты?
— Гм, да, конечно. — Я притворяюсь, что это и есть причина, по которой у меня мурашки бегут по коже, когда на самом деле это из-за парней, социального взаимодействия, платья — из-за всего, на самом деле.
Он обнимает меня за плечи.
— Не волнуйся. Я буду защищать тебя. — Он улыбается мне с ямочками на щеках. — Кстати, меня зовут Джей, но ты можешь называть меня своим защитником.
Я сопротивляюсь, чтобы не закатывать глаза. Серьезно, чувак, такой подкат может не сработать. Затем я замолкаю, понимая, черт возьми, что этот парень пристает ко мне. Хотя я польщена, я абсолютно не заинтересована в защитнике Джее, от которого, кстати, пахнет сыром. Я не могу не думать о Кайлере и о том, как он все время пахнет хорошо, а не прогорклым сыром. Я хотела бы, чтобы это он обнимал меня, но нет, он, наверное, сейчас дома, целуется с моей сестрой.
Мое настроение резко падает и шлепается на землю, как раздавленный жук. Фу. Почему, черт возьми, я об этом думаю?
Между мысленным образом, который только что вызвал мой разум, и дрянным запахом от Джея, я чувствую, что меня сейчас стошнит. Я хочу выскользнуть из-под руки Джея и вдохнуть свежего воздуха, но не могу придумать оправдания, которое не заставило бы меня выглядеть совершенно невменяемой, поэтому он в конечном итоге держит свою руку на мне, пока мы не проходим через охрану. Пока Джей опустошает карманы, я бегу от него к лестнице.
