его реакции опасаюсь.
И, похоже, не зря.
Чайные глаза темнеют.
— Варвара, ты все усложняешь. Сдается мне, стоит тебя подтолкнуть…
— Виктор Андреевич, — подчеркнуто официально обращаюсь я. — Судя по всему, воспитатель действительно нужен не только вашей дочери. Вы определенно с этими функциями не справляетесь, если для нее нормально, что вы подарили ей человека. Что собственно не удивительно. Вот сегодня я вам помогла. По доброте душевной. А что получила в ответ? Угрозы? Домогательства? Кажется, нынче это называется модным словом «харассмент». Столько всего, и ни слова благодарности.
Разумеется, я и не думаю, что способна пристыдить этого наглеца, но, может, до него хотя бы дойдет, насколько я возмущена и против?
— Ладно, — выдавливает Воронцов. — Ты права.
Что? Я не ослышалась? Но оказывается, я радуюсь раньше времени.
— Я тебя не поблагодарил и за сегодня, и за кашу.
— Кашу? — не сразу понимаю я, о чем речь.
— Да. На турбазе. Вкусная была. Спасибо.
Это звучит так, будто я ему ее готовила.
— А извинения? — намекаю я.
— А извиняться за то, что у меня на тебя стоит, я не буду, — снова рявкает Воронцов.
Нет, он специально подбирает такие шокирующие слова? Сколько можно уже тыкать в меня своим интересом? На турбазе, буквально в глаз ткнул эрекцией, и сейчас словесно не дает забыть!
— А в благодарность позволь тебя подвезти, — выговаривает Виктор с большим трудом. Чувствуется, что в его лексиконе слово «позволь» было похоронено очень глубоко.
В общем контексте любая нормальная девушка послала бы его к черту, но внутренняя отличница подает голос и говорит, что двоечникам нужно поощрение, для закрепления материала.
— Хорошо, — вздыхаю я. — Но только без приставаний.
Воронцов косится на меня так, будто я предложила ему крутить педали велосипеда без ног. Ему очень хочется, что-то ответить, но он сдерживается.
И как это его не разрывает на части? Явно же привык, что последнее слово всегда за ним.
Я вот, наоборот, предпочитаю не отсвечивать, от этого одни проблемы. Собственно, случай с Виктором — тому яркое подтверждение.
И мне неуютно быть в роли смелой барышни.
Правда, надолго Виктора не хватает.
В машине он кидает на меня такие красноречивые взгляды, что я не выдерживаю:
— Ну что?
— Я все равно не понимаю. Зачем ты упираешься?
Я осознаю горькую истину, что достучаться до Воронцова у меня не выйдет ни при каких обстоятельствах.
Просто отворачиваюсь от него к окну и вижу, что мы проезжаем мимо магазина.
— Мы проехали, — окликаю я Виктора.
— Я везу тебя домой. Я дам тебе выходной. И да, я знаю, где ты живешь, — отрезает он.
Ну да, он же запрашивал мое личное дело.
Это возмутительно, что он решает за меня, но я малодушно не хочу возвращаться в атмосферу сплетен и косых взглядов. Пусть будет выходной. С паршивой овцы хоть шерсти клок.
— Тогда, — смелею я, — вот там поверните направо.
Пусть хоть у Тимошки сегодня день удастся. Он любит, когда его забирают из сада пораньше.
Удивительно, но Воронцов послушно поворачивает, правда, когда он осознает, что остановиться нужно под надписью «Незнайка», его брови приподнимаются.
Дети уже гуляют после тихого часа, и, стоит мне подойти к калитке, как Тимка с визгом бросается ко мне. Я присаживаюсь на колени, чтобы его обнять и чмокнуть в щеку.
И вздрагиваю.
Потрясенный голос Воронцова врывается в нашу маленькую семейную идиллию.
— У тебя ребенок?
Мгновенно покрасневшими от морозца пальцами выгребаю из капюшона обнявшего меня Тимошки снег.
— Надеюсь, теперь вам понятно, что мне некогда играть в няню для вас и вашей дочери? — бросаю я за спину.
— Ты меня заберешь сегодня пораньше? — с восторгом спрашивает Тимка.
— Да, медвежонок, сейчас предупредим твою воспитательницу…
Собственно, Елена Петровна уже идет к нам. Зорким взглядом коршуна она углядела, что ребенок отбился от группы. Хорошая женщина. Внимательная.
Пока я с ней разговариваю, Тимка цепляется за меня и с подозрением разглядывает Воронцова, который еще до сих пор не отошел от шока.
Когда мы выходим за калитку, он не выдерживает:
— Ты его во сколько родила?
— Вас это не касается, Виктор Андреевич, — отвечаю, поудобнее перехватывая ладошку Тимки, который, застеснявшись огромного незнакомого мужика, даже не клянчит своего динозавра.
Пальцы мерзнут, и я не собираюсь ради удовлетворения праздного любопытства торчать на улице и рассказывать историю своей жизни.
— Всего доброго, Виктор Андреевич, — прощаюсь я и веду Тимошку к утоптанной дорожке, по которой можно срезать путь до дома.
Сзади раздается пиликанье автомобильной сигнализации, и я решаю, что Воронцов наконец оставляет меня в покое, но ошибаюсь.
Виктор нагоняет меня и даже сбавляет шаг, чтобы двигаться вместе с нами на одной скорости.
— Почему вы идете за мной? — с раздражением спрашиваю я, стараясь не выдавать свои эмоции. Дети очень чуткие, не дай бог, Тимка разнервничается.
— Провожу, — буркает зло Воронцов.
Я все-таки поднимаю на него взгляд. Вот недоволен всем на свете, что ему еще-то надо?
— Мы не заблудимся, уверяю вас. Возвращайтесь к машине.
— Не указывай, что мне делать, — отрезает он. — Сам разберусь.
— Разумеется, — соглашаюсь я. — Просто хочу напомнить, что у вашей дочери только что была скорая. Может, стоит ей уделить внимание?
— А без тебя мне бы это в голову не пришло, конечно, — огрызается Воронцов.
А сам все смотрит мне в лицо. Губы поджаты, брови нахмурены, решает проблему века, видимо.
Махнув рукой, я перестаю обращать внимание на Виктора. Пусть себе идет, куда хочет.
Он так и не отстает до самого моего дома. Неужели так интересно слушать, как Тимка взахлеб мне рассказывает про детсадовские события?
Уже возле подъезда Воронцов придерживает меня за плечо.
— Не причина.
— Что? — переспрашиваю я, не вписавшись в полет его мысли.
— Сын, — Виктор указывает на Тимку. — Не причина. Я не передумал.
— Постоянство — это прекрасно, — поджимаю я губы. — Не поверите, я тоже не передумала. И у вас нет на меня рычагов воздействия. Я могла бы бояться увольнения, но вы уже все испортили и отравили. Вряд ли я смогу теперь работать в нашем коллективе. Так что, вопрос о сохранении работы больше не стоит.
— Уволиться тоже не получится, — Воронцов засовывает руки в карманы и покачивается на пятках.
И лицо у него такое. Треснуть хочется.
Что в голове у людей, которые ведут себя таким образом?
— Послушайте, — я чувствую, как во мне сжимается пружина, — Виктор Андреевич. Я искренне не понимаю, почему вы ко мне прицепились. Привыкли, что все по-вашему? Захотел и получил? Щелчка пальцев достаточно?
— Да, — спокойно отвечает он
