то, и то. Я все еще не готова подпускать к сыну чужих людей, но, с другой стороны, ему нужно начинать общаться со сверстниками.
Ох, это требует серьезного размышления.
«Как твои дела вообще?»
Прилетает следующий вопрос от Яны.
Разблокирую экран и захожу в мессенджер.
«Пока не могу сказать, когда выйду из декрета. Ваня еще не ходит в садик и няни у нас нет. А дела нормально. Только устаю сильно с ребенком. Как вы? Как газета?»
«У нас все так же. Тебя не хватает».
Вздыхаю.
«Пока не могу ничего тебе ответить, Ян. Ребенок еще совсем маленький».
«Я понимаю. Но все же подумай)».
По редакции я, безусловно, скучаю. Да и не только по редакции, а по всему нашему движняку: совещания в правительстве, эксклюзивы, секретные государственные документы… В декрете вся моя жизнь свелась только к ребенку.
Даже Ярослав ничего мне не рассказывает. Слышу от него только дежурные фразы из серии «На работе все хорошо». Поначалу я все еще обижалась и злилась, что Ярослав не хочет ничего мне говорить, но потом забила. Просто смирилась, что все нормальные мужья секретничают с женами на кухне, а мой молчит, как партизан.
Нет, так-то разговариваем мы много, у нас всегда есть темы. Просто мы не говорим о министерстве и о том, что происходит за закрытыми дверями кабинетов, в которые ходит Ярослав. Он не рассказывает мне ни о новых законах, ни о новых реформах. Узнаю о них из газет и телевизора.
Задуваю свечи, включаю свет и вылезаю из воды. Переодевшись в чистую одежду, иду в детскую. Ярослав и Ваня развернули тут железную дорогу. Приваливаюсь к дверному косяку и с улыбкой наблюдаю за своими самыми любимыми мужчинами. У меня сердце кровью обливается, как представлю, что какаято посторонняя тетка будет сидеть с моим сыном.
Я превратилась в оголтелую яжемать? У меня уже декрет головного мозга?
О Боже…
Ярослав поднимает на меня взгляд, полный любви. Отрываюсь от дверного проема и сажусь играть с ними. Обожаю наши вечера втроем, обожаю наши прогулки по паркам, наши поездки за город. Ярослав самый любящий и заботливый муж на свете.
Часы на стене показывают восемь часов. Пора купать Ваню. Он не очень любит барахтаться в ванне, поэтому долго мы его в воде не держим. Ярослав относит ребенка обратно в детскую, где за чтением сказки он засыпает.
И вот теперь начинается наше с Ярославом время.
— Я скучаю по тебе, — муж прижимает меня к себе.
— И я скучаю, — обвиваю его за шею.
Ярослав целует меня в губы и подталкивает на выход из детской. И заметить не успеваю, как мы оказываемся в спальне.
— Мне завтра на совещание в правительство к двенадцати, так что утро проведу с вами, — говорит, отрываясь от моих губ.
Расплываюсь в улыбке до ушей.
— Я в душ и к тебе.
Яр выпускает меня из рук и идет в ванную. Пока за дверью льется вода, размышляю о словах Яны. Пора уже думать о возвращении на работу. Нужно обсудить это с Ярославом. Быть всю жизнь домохозяйкой я точно не собираюсь. Но в то же время отдать сына на попечение посторонних людей я морально не готова.
Хотя, с другой стороны, ходят же дети в садики, и ничего. Я сама ходила, племянники Ярослава ходили. Ребенку нужно общаться со сверстниками, заводить друзей.
Шум воды затихает, и через пять минут появляется Ярослав. Ложится на кровать и тут же притягивает меня к себе.
— Яр, я хочу поговорить.
— Я тоже.
— А ты о чем? — немного удивляюсь.
Ярослав проводит нежно по моей щеке.
— Хочу второго ребенка. Дочку.
Я чувствую, как мои глаза вылезают из орбит.
— Предлагаю начать ее делать прямо сейчас, — и лукаво выгибает бровь.
— А я хотела поговорить о своем выходе из декрета. Что-то я засиделась.
Игривое выражение с физиономии Ярослава, как рукой снимает. Вмиг становится серьезным.
— А Ваня с кем будет?
— В садик отдадим, — парирую.
— Ты же не хотела.
— А сейчас подумала, что ребенку надо общаться со сверстниками, иначе он вырастет замкнутым.
— Он в песочнице во дворе общается.
— Этого недостаточно.
Возникает пауза. Ладонь Ярослава на моей ноге начинает медленно ползти вверх и забирается под шелковую сорочку.
Снимаю его руку со своей ноги.
— Ярослав, никакого второго ребенка! — строго отрезаю.
— Почему? — возвращает ладонь на мою ногу.
— Потому что! — снова ее снимаю и сажусь на постели. — Я не хочу быть домохозяйкой! Я отупею.
— Ты что, не хочешь дочку? Представь, они с Ваней будут друг на друга похожи…
— То есть, на тебя? — рявкаю.
Признаться честно, мне обидно, что сын — точная копия Ярослава, а от меня ему ничего не досталось.
Ярослав громко смеется и, перехватив меня за талию, валит обратно на кровать.
— Никакого второго ребенка, — грозно предупреждаю. — Сегодня я не поленюсь сходить в аптеку.
Яр блуждает по мне взглядом, о чем-то усердно размышляя. Полуухмылка на его губах говорит о том, что Никольский что-то задумал.
— У меня есть идея, — наконец, изрекает.
— Какая?
— Давай поиграем в шахматы.
— Что?
Неожиданное предложение. Тут же настораживаюсь. Шахматы… Они в нашей с Ярославом жизни имеют большое значение. Правда, играли мы в них только один-единственный раз: тогда в его кабинете.
— Если выиграю я, — продолжает, — то будет второй ребенок. Если выиграешь ты, то выходи из декрета.
— Ты с ума сошел!? — снова подскакиваю на кровати. — Что за дурацкая идея??
— Боишься проиграть? — ухмыляется.
Никольский уже поднялся с кровати и направился к шкафу, за стеклянной дверцей которого лежит коллекционная коробка.
— Я не боюсь проиграть, — огрызаюсь.
— Тогда в чем проблема сыграть партию? Что-то давно мы не играли…
Муж возвращается к кровати,
