Беспечная прищурилась и вымолвила, не разжимая губ:
— Здрастн…
— Здраствуйте-здраствуйте! — с поспешной готовностью по дурацкой привычке откликнулась Вероника.
И тут же вспомнила наказ директрисы: перед собранием обязательно провести с матерью предварительную беседу наедине. Морально подготовить, так сказать.
Выходит, удачно, что встретились! Похоже, хоть что-то получится у нее сегодня сделать вовремя!
Однако следующие пять минут показали, что не оправдалась и эта последняя надежда.
Предварительная беседа упорно не складывалась.
— Вы только, я вас очень прошу, на собрании его не защищайте при нем же, — говорила Вероника. — Ну, в смысле пускай сперва другие родители выскажутся. И не переживайте особенно, там не много и будет — человек шесть-семь всего. Это ж будний день, люди на работе.
— Всю дорогу в школе за справедливость воевала! Одна против всех! И сын мой такой же, — говорила Беспечная. — У него характер — в деда, моего папу! Казак!
— За блузку Гришиной, конечно, платить вам придется, — говорила Вероника. — Все-таки масляной краской, да на шелк — это ж никакой растворитель не возьмет. Ну и насчет урны тоже… я имею в виду, которую он на той неделе в туалете поджег. А вот кто из баллончика брызнул, так это еще предстоит разобраться. Светлана Петровна точно не видела — спиной стояла. Вполне мог и Куценко, мало ли умельцев!
— А в краже человека обвинить! — говорила Беспечная. — Завуч ваш, бородатый этот, вызвал: «Пускай, — говорит, — признается, а то хуже будет!» Ну и что теперь?! Плейер-то нашли! А извинился кто перед ребенком?! Я уже корвалола два пузырька выпила! А Леха: «Да не слушай ты этих учителей, — говорит, — ну их на фиг!»
В конце концов Вероника замолчала, рассудив: может, женщине просто нужно выговориться? Может, будет поспокойнее…
На собрание Беспечный-сын явился в полном соответствии со своей фамилией: с сережкой в ухе и не вынимая рук из карманов куртки.
Родительский комитет разом оживился:
— Руки-то из карманов вынь! И к доске не приваливайся. Молодой еще, постоишь перед взрослыми!
— Действительно, Леша, в присутствии родителей… надо бы как-то… да. Итак, сегодня мы собрались, чтобы… э-э… поговорить о поведении Беспечного Алексея. Алеша, наш родительский комитет… э-э… обеспокоен твоими поступками и… в общем, ждет объяснений.
— Вот именно! Объяснений! Ну-ка, объясни нам про свой газовый баллончик!
— Баллончик? Так он не мой, а Куценкин, — с полной невозмутимостью ответствовал Беспечный.
— Куценкин? Ишь ты! И брызгал Куценко?!
— А никто и не брызгал. Я попробовал только один раз. — И ребенок скромно опустил пушистые девичьи ресницы.
Родители онемели. Потом вразнобой закричали:
— Попробовал?! Полдня класс проветривали, в коридоре занимались!
— Садист растет, вы подумайте!
— У моего ребенка и так аллергия, еще обострения не хватало!
— К психиатру таких надо.
— А банку с краской кинуть в девочку?!
— Так я ж в нее не метился!!! — гаркнул Беспечный во весь формирующийся бас.
— Хуже всех! Один мой сын хуже всех! Садист, значит! Еще и шизофреник! — перекрыло все голоса рыдание.
Оказалось, Беспечная-мать уже плакала навзрыд в своем углу, размазывая платком макияж в стиле вамп.
— Да что вы, никто не имел в виду… успокойтесь! — всполошилась Вероника. — Мы же вас вызвали, чтоб спокойно все обсудить… И… согласитесь, все-таки вы в школу… э-э… нерегулярно ходите! В прошлом году, по-моему, два раза всего?
— А когда мне ходить? Трое похорон в прошлом году с января — дядя, бабушка и брат двоюродный! Это ж все пережить — как вы думаете?! — прорыдала Беспечная.
Вероника не знала, что и сказать. Уши ее, чувствовалось, запылали.
Родители присмирели.
— А у нас в семье за прошлый год семеро умерли! — четко раздалось вдруг в тишине, и все испуганно повернулись к Гришиной. — Но при этом ни одного собрания я, представьте себе, не пропустила!
— Интересно — сразу семеро! — удивилась сквозь слезы Беспечная и предположила: — Отравили вы их, что ли?
Дальнейшие события развивались неуправляемо.
В течение двух минут родительский актив исчерпывающе охарактеризовал Беспечную-мать, сына и всю их семью. В ответ Беспечная-мать, не скупясь на выражения, посулила половине присутствующих в скором времени нянчить внуков, а второй половине — носить передачи известно куда.
— И вот, веришь — я ничего сделать не могла! — доказывала Вероника мужу. — Как с цепи все посрывались! Хорошо хоть, она от слез говорить совсем не могла, убежала и Лешку утащила. А то бы… Нет, это я не знаю, что такое! И что мне теперь в протокол писать? И директриса что скажет? Прямо хоть увольняйся, честное слово… Коля, ты слышишь? Николай!
— М-м, — отозвался муж, ворочаясь в кресле и не открывая глаз.
На часах было четверть одиннадцатого.
Вероника вздохнула и поплелась в детскую. У двери остановилась. Света нет, и как будто тихо — неужто сами легли вовремя?
Но не тут-то было, вот Маришкин голос. Что-то бубнит, вроде сказку рассказывает…
— …И вдруг видит — въезжает в комнату черный-пречерный гроб на колесиках! А в черном гробу на черном покрывале…
— Ты совсем идиотка, что ли?! — заорала Вероника не своим голосом, врываясь в детскую и отвешивая Маришке полновесный подзатыльник. — Ребенка на ночь пугать! Дылда здоровая!
Через мгновение уже ревели все: Туська убежденно и с полной отдачей, как все, что она делала, Маришка — безутешно, не в силах пережить обиду, Вероника — прижимая к груди и заливая слезами пострадавшую Маришкину макушку.
— Ну, вы там, бабы! Сбесились совсем? — рявкнул Николай, и все на минуту притихли.
Среди ночи, как выстрел, ее пронзила мысль о пластилине.
Проснулась она сразу, но постаралась сохранить самообладание. Спокойно, не впервой! Не привыкать. В сущности, все как всегда. В то время как нормальные люди… Так, это мы уже проходили. Проехали!
Но что же теперь, спрашивается, делать? Неужто писать записку: «Извините, не успела купить дочери пластилин из-за срочного собрания, потому что мой ученик, понимаете ли, брызнул на уроке газовым баллончиком»?
И что же после этакого объяснения учительница подумает о школе? И о ней?
Кошмары, только того и ждали, разом восстали изо всех уголков сознания и принялись приближаться мерными страшными шагами, обступая со всех сторон, замыкая круг. Мысли заметались между ними, не находя приюта.
