Прикусив губу, думаю, что плевать я хотела на всех вас… Но уж больно заманчиво прижать к ногтю Белова и помахать морковкой перед носом Лютого. Самолюбие сейчас умело подмазано медом. Иваныч хочет прикрыться мной, но готов для этого немало заплатить. Все честно.
Беру ручку и подписываю, что ознакомлена с протоколом собрания и черкаюсь в приказе о назначении.
— Я в вас не сомневался, — кивает старый лис. — Можете переезжать в мой… в свой кабинет хоть сегодня. Копии этих документов разошлю сканом на почты сотрудников. Удачи, Дарья, — протягивает мне руку.
Сухая шершавая ладонь крепко сжимает мою руку. В глазах «не подведи, Дашка!». На полусогнутых выбираюсь из кабинета. Закрыв за собой дверь, прислоняюсь к ней спиной, выдыхая.
— Ну, чего там, Даш? — Леночка снова что-то жует, шевеля нижней челюстью. На губах крошки вперемешку со стертой помадой.
— Не Даш, а Дарья Андреевна! — подхожу к ее столу, и расставив руки по бокам, нависаю сверху. — С сегодняшнего дня ты, Лена, докладываешь мне о каждом пуке в нашей фирме. Личные дела сотрудников пришли мне на почту.
У секретарши из открытого рта что-то выпадает прямо на клавиатуру. По выпученным глазам, понимаю, что она в полном шоке. Видимо, директор и тут не доверял. Лена не в курсах про приказы.
— И прекрати жрать на рабочем месте. Для этого есть обеденный перерыв! — цокаю на выход, морщась от этой неряхи.
Пью кофе, проверяя почту. Рвануло ближе к обеду. Общая рассылка по всем отделам просигналила уведомлением. Посмотрев на часы, засекаю время. Один. Два. Три… Дверь с грохотом распахивается. На пороге Белов собственной персоной.
— Дашка, не знал, что ты еще и шефу отсасываешь, — шипит, разбрызгивая слюну.
— Тебя что задело, Сашенька, больше: мои познания в минете или что я теперь твой начальник?
Красивое породистое лицо окрашено в помидорный. Ноздри раздул, качая кислород. Прав был шеф, Сашка слишком вспыльчив и скор на выводы. Сейчас остынет и приползет извиняться. Только тут я ошиблась… очень серьезно. Не подумала о концентрации амбиций вкупе с дикой ревностью. Кое в чем Белову уступаю… В силе, например…
Не успела выйти из своего кабинета, как была застигнута врасплох. Не церемонясь, сгреб в охапку и затащил в свое логово. Пячусь назад перед возбужденным мужчиной, у которого дилемма на лице: поцеловать или придушить?
18
— Белов, ты это что удумал? — пытаюсь добавить в голос твердости, но не получается. Скрипучая нотка ударяет по слуху. Прекрасно понимаю, что озабоченный видит мою слабость и загнанный взгляд. Тряхнув головой, меняю тактику, делая шаг вперед сама.
— Ведьма! — жесткий поцелуй, жадный… будто проглотить меня пытается целиком, засасывая яростно и тараня языком.
Это не похоже на обнимашки и нежности. Мы сцепились словно противники. Правду говорят, что в любви как на войне — пленных не берут.
Любовь без страсти — это дружба. Страсть без любви — почти вражда. (Татьяничева Л.К.)
Где-то щелкнуло в мозгу и отпустило с тормозов окончательно. Я брала то, что мне долгие годы недодавали. Кровь кипит в жилах. По всему телу разливается сладкая истома. Ближе. Резче. Брать все, что предлагают. Мелкими покусами мечу и зализываю языком. Ловлю остервенелый взгляд, совершенно безумный… Должно быть, у меня такой же. Взлетаю и падаю взвыв. Заглушаю свой рев, впившись в шею.
— Ты живой? — могу говорить через время, поняв, что просто говорить могу. Есть язык во рту, им можно щупать зубы… есть мозг, который включился на «дзинь», сообщая, что он все-таки на месте. Сижу верхом на Александре Сергеевиче. Ноги мои закинуты на стол. Стул, на котором Белов сидит, развернут спинкой в обратную сторону. Он меня держит, впившись в бедра. Интересно, как такая поза называется?
— Ты совершенно сумасшедшая, — смотрит на меня, будто только что увидел.
Размыкаю нашу букву «зю». Осматриваю насколько повредилась моя одежда. Скулю вслух. Все пуговицы на блузке вырваны с «мясом», бюстгальтер порван спереди и восстановлению не подлежит, как и разорванные трусы, валяющиеся посередине. Собираю свои бедные тряпочки, успевая поглядывать, как медленно приходит в себя мой любовник.
Белов проводит рукой по волосам, оглядывает кабинет. Так же осматривает меня, ухмыляясь.
— Чего радуешься? — начинаю шипеть. — На себя посмотри!
Его рубаха — в клочья, на груди виднеются не слабые борозды от моих ногтей. Губа Саши начинает опухать и кровоточить. Знатно я его пометила. В следующий раз будет думать, чем для него могут закончиться брачные игры.
— Вот, возьми, — подает мне из шкафа чистую мужскую рубашку.
— Да ты запасливый, — не отказываюсь. Скинув с себя поврежденные тряпки, надеваю белую рубашку, пахнущую свежестью. Закатываю рукава и заправляю концы рубахи в юбку.
— Приходится рассматривать разные варианты событий, — изображает из себя героя-любовника, у которого все схвачено и за все заплачено.
Мне не нужны мнимые заигрывания после сексуальных утех. Мы оба получили, что хотели. Спасибо не говорят, да и нафиг не пошлешь сейчас, поэтому:
— Ладно, до завтра. Для конспирации выйдешь через пятнадцать минут после меня.
Не дав возможности ответить что-то, ухожу, гордо вздернув подбородок. Проверив в своем кабинете, что все выключено и на окнах опущены жалюзи, накидываю пальто. Губы, слегка припухшие, мажу нюдовой помадой. Волосы расчесываю и распускаю, чтобы скрыть на скуле засос… Успел-таки, упырь!
Черт! Время! Надо быстрым галопом выдвигаться забирать Мишутку. Совсем ты тут «заработалась», мать, — нервно поругиваясь, закрываю кабинет ключами. Кидаю их в сумку, на ходу успевая вызвать такси.
Так, стоп! Есть же служебная машина, правильно? Я теперь не просто начальник отдела, а гендиректор. Выискиваю в абонентах номер нашего водителя Степана. К моей радости, он как раз у крыльца стоит, курит рядом с машиной.
— Степан, мне до детского сада на Заречной, — открываю пассажирскую дверь спереди.
— Да хоть до луны, — стряхивает пепел на асфальт. — Мой рабочий день закончен.
Всматриваюсь в наглую веснушчатую рожу. Распустил их Михалыч совсем. Но грустить по этому поводу некогда.
— Ты уволен! — хлопаю громко дверьми, аж вибрация пошла по стеклу. Снова хватаюсь за телефон.
— Чего? — так и застыл с открытым ртом, не донеся свою сигарку до губ.
— Того! Катись бутылкой по автостраде... Оглушенной, пластиковой, простой, — на этот раз вспоминаю стихи Полозковой. Потянуло же на литературный лад? — Завтра же найму нового водителя, — цежу, тычусь в телефоне нервно.
В это время из парадной двери появляется Белов. Мажет взглядом по мне, потом смотрит на потерявшего всякие ориентиры Степку. Считывает «показания» с водительского лица «на раз».
— Уволила? — тоже достает пачку сигарет и чиркает зажигалкой. Прищуриваясь, затягивается. Гримаса боли пересекает лицо, видимо задел рану. Сплевывает в сторону. Трогает запястьем свою болячку… Угу, обидели мальчика, выдали черствых пряников не по зубам.
Степан растерянно кивает, не попадая сигаретой в рот, беззвучно чертыхается.
— Тебе повезло, братан. Меня вообще избила ни за что, — показывает, гад, свою губу.
Кидаю предупреждающий взгляд: «Попробуй еще вякни, и нос разобью».
К моей великой радости, такси приезжает сразу же. Под сопровождение двух мужских взглядов, отъезжаю. В затылок печет, пока не скрываюсь из вида.
Не доезжая до Мишиного сада, телефон начинает разрываться мелодией входящего звонка.
— Д-Дарья Андреевна, прошу меня простить. Понял. Осознал, — заискивающий голос Степана. Дышит, словно стометровку бежал.
— Завтра в семь у моего дома. Опоздаешь хоть на минуту…
— Я буду! Спасибо! — радостно выкрикивает, чуть не оглушая. Приходится телефон отодвинуть подальше от уха.
На третьем «спасибо», скидываю звонок. Ну вот, сделала же кому-то радость. Можно просто напомнить как хрупко то, что имеешь и не ценишь совсем.
