My heart’s crippled by the vein that I keep on closing
You cut me open and I
Keep bleeding, keep, keep bleeding love, — пела Тэя, и ее бархатный голос все креп, пронизывая душу, как вкус отменного кофе, главный шарм которого таится именно в горчинке. И те слова, что она произносила, при всей печали окутывали душу какой-то светлой и уютной пеленой.
— Спасибо, — тихо произнес Паша, когда она остановилась, и не знал, что еще добавить. Тэя выручила его и быстро, легко, даже весело поцеловала в губы.
— Это ты зачем? — растерялся он.
— Ну как, просто хотела тоже сказать спасибо, — спокойно ответила Тэя, — ты так здорово все придумал! Только уже поздно, как бы тебе не опоздать на последний автобус. Давай я тебя провожу?
— О, да я и забыл, — вздохнул Паша с неловкой улыбкой.
— Ну извини, оставить тебя ночевать я не могу, — шутливо сказала девушка, — во всяком случае сейчас.
Паша настороженно посмотрел на нее, но Тэя улыбалась так безмятежно, что не хотелось забивать себе голову тяжелыми мыслями. Он благодарно положил ей руку на плечо и они отправились к автобусной станции.
На последний автобус Паша успел, но ехать пришлось почти в темноте. В другое время ему бы стало не по себе, но сейчас он был так взволнован, что почти не воспринимал окружающую среду. Все звуки сливались в какой-то монохромный шум, а лица и краски — в сплошную мешанину, в которой он даже при желании не уловил бы ничего конкретного и знакомого. Его одолевал странный мандраж, даже слегка подташнивало и все еще преследовал запах диковинных растений, которые цвели в Дыре-Дауа. А кроме этого — терпкий аромат кудрей Тэи, в котором ощущались резкие нотки дегтярного мыла, и тем не менее сейчас он казался Паше необычайно приятным.
Он подумал, что именно такая, «кровоточащая любовь» была у его матери и отца — судьба оторвала их друг от друга в самом уязвимом месте, и у каждого так и осталось по открытой незаживающей ране. И для себя Паша уж точно не хотел такой участи: он любил жизнь во всех повседневных радостях и больших открытиях и считал, что от страданий нужно оберегать себя и близких, а не упиваться ими. Однако Тэя пела так, что в эту любовь хотелось броситься с разбегу, захлебнуться в волнах сладкой боли, забыть, кто ты есть. От этих мыслей было чуть-чуть жутко и все же гораздо больше радостно.
Когда он приехал в приютивший его дом, дети уже спали, кроме Хиллара. Парень дожидался его в «общей» комнате, а мать семейства, встретив Пашу, молча кивнула и удалилась в хозяйскую «спальню».
— А ты чего еще не ложишься, Хил? — встревоженно спросил Паша.
— Не спится как-то. А ты, я смотрю, весь сияешь, будто новый кофейник! До чего же у вас там дело дошло?
— Не до того, что ты думаешь, а остальное я уж придержу при себе, — решительно ответил Паша. — Как там Амади?
— Да все с ней нормально, давно спит. А я все размышляю, как быть: сказать отцу, что мать собирается тайно сделать ей обрезание, или это не мое дело?
— Ну как это не твое?! Ты ее родной брат, а он отец, так почему мать решает за всех? Не говоря уж про саму Амади. Хил, твоя мама все никак не может отпустить ту боль, которую причинили ей в детстве, и она думает, что ей полегчает, если Амади испытает то же самое. Но так же нельзя!
— Что ты мне-то объясняешь, как маленькому? — досадливо вздохнул Хиллар и вдруг резко поднялся. — Ладно, давай на улицу выглянем, все равно сон не идет.
Пашу это предложение удивило, однако у Хиллара был такой взбудораженный вид, что он решил ни о чем пока не расспрашивать. Мальчики вышли за калитку и направились по дороге к лесу. Тут Паша почувствовал, что запах гари, о котором он успел забыть на вчерашнем празднике, стал плотнее и каким-то более едким.
— Что-то мне совсем эта вонь не нравится, — откровенно сказал Паша. — Это племя, про которое ты говорил, всегда жило по соседству с вами?
— Нет, они кочевники, но здесь обосновались довольно давно, мне тогда было лет десять. А до этого в лесу было спокойнее, наши ребята даже туда бегали играть.
— Выходит, твои младшие братья и сестра уже родились в этом смоге? Слушай, они же себе легкие посадят раньше чем вырастут! Почему вы не разберетесь с этими соседями?
— Пол, мы слишком мирные, чтобы разбираться, а они владеют огнестрелом еще со времен войны в Судане. И с тех пор у них не прекращались набеги и поножовщины с другими племенами. Даже государство так и не смогло наложить запрет на их ритуалы, что уж говорить про нас!..
Тут Хиллар приумолк, немного подумал и сказал, внимательно взглянув на Пашу:
— А ты бы хотел их увидеть?
— Ну... я не знаю, ты же сам говорил, что белым туда нельзя соваться, — растерялся тот.
— Да мне тоже с детства запрещают ходить в этот чертов лес, — вздохнул Хиллар. — Выходит, я только и знаю об этих людях, что от них воняет дымом, и еще что они опасны. А взглянуть бы самому, как они живут, хоть одним глазом! Хотел бы?
Паша почувствовал, как вдоль позвоночника побежали мурашки. Увидеть своими глазами то, что не покажет ни одна туристическая компания, ни один гид, а возможно, и ни одна программа о приключениях и путешествиях? Прикоснуться к настоящей опасной жизни в Африке как она есть, без надзора и подстраховки, без статистов и сценария? Разумеется, ему этого очень хотелось, в нем все еще жил жаждущий приключений и подвигов мальчишка, но также с некоторых пор жил и взрослый, отвечающий за спокойствие матери и сестер. И сейчас между теми двумя разгорелось нешуточное противоборство.
— Ты же говоришь, что они вооружены, — напомнил Паша.
— Ну, насколько я помню, они ни разу не стреляли ни в кого из нас,
