ни я не реагируем ни на какие попытки Милли связаться с нами. Мы не хотим ни разговаривать с ней, ни слушать ту чушь собачью, которую она говорит. Она много интересного наговорила ещё в сентябре.
В течение первой недели после того, как я узнал, что Милли всё ещё жива, идея узнать всё казалась заманчивой. У меня было много вопросов. Честно говоря, сейчас я больше не хочу знать всю историю.
Для меня Милли Скотт умерла пять лет назад.
Эмори кладёт руку мне на бедро, зная, что я решил сделать.
— Ни один судья не предоставил бы Милли часы для посещений.
Я знаю это, и я боялся, что Милли всё равно их получит. Две недели назад Милли пригрозила подать на меня в суд и оспорить право опеки, потому что я запретил ей видеться с дочерью. Полицейские, которые утащили её из жилого комплекса, посмеялись над её угрозой и даже сказали мне, что мне не о чем беспокоиться.
И всё же, когда я слышу, как моя жена напоминает мне об этом, это чертовски успокаивает нервы.
— Я люблю тебя, — говорю я и целую Эмори ещё раз, прежде чем выйти из машины и направиться к Милли.
Она стоит, уперев руки в бока и поджав губы, и выглядит довольной собой.
— Самое время тебе уступить.
Она постукивает ногой и с отвращением морщит нос, когда снег покрывает переднюю часть её ботинка.
— Чего ты хочешь?
— Я хочу увидеть свою дочь.
Милли смотрит в сторону машины, но не делает попытки подойти к ней. Если бы она действительно хотела встретиться с Брук, то она воспользовалась шансами, которые у неё были. Я бы не исключал, что она точно знает в какой школе учится Брук или время наших рождественских прогулок.
Столкнуться с кем-то в Нью-Йорке кажется невозможным, но тот, кто склонен к преследованию найдет путь. Если бы Милли действительно захотела, она нашла бы способ мельком увидеть Брук. Или она могла бы попросить своих родителей сфотографировать. Холли и Митчу этого достаточно.
— Зачем?
Милли усмехается, как будто не может поверить, что я только что спросил об этом. Она может быть счастлива, если бы это зависело от меня, я бы хотел напомнить ей ещё раз, что Брук не её дочь. Она моя.
Я вырастил Брук. В основном, сам.
— Она моя дочь, Майлз. Я хочу её увидеть. Я имею право видеться с ней.
— Единственное право, которое у тебя есть как у её «матери» — это оставить её в покое до тех пор, пока она сама не захочет с тобой встретиться.
Я не думаю, что Брук когда-нибудь захочет. Как только Брук подрастёт я расскажу ей всю историю от начала и до конца, и я не думаю, что она захочет поближе познакомиться с женщиной, которая бросила её. Но если она однажды захочет встретиться с Милли, я с радостью обращусь к Скоттам. У них не будет никаких контактов, но если Брук когда-нибудь понадобится подтверждение того, что Милли никогда не хотела Брук, кто я такой, чтобы удерживать её от этого?
До тех пор, пока моя дочь понятия не имеет, что происходит, или пока у неё нет возможности рационально оценивать такую ситуацию, как встреча с матерью, я буду держать её подальше от Милли.
— Это несправедливо. Как так получилось, что она с тобой каждый день, а мне даже не разрешают с ней увидеться хотя бы раз?!
— Потому что я её отец. Потому что я люблю свою дочь и никогда не рассматривал её как человека, который разрушил мою жизнь. Потому что я не сбежал в ту же секунду, как она родилась. И не я вернулся, как только понял, что её единственный родитель теперь женат на сестре-близнеце.
Мгновение она молчит, в её глазах светится раскаяние, пока гнев не берет верх.
— Она не твоя дочь. Я забеременела не от тебя.
Мои глаза закрываются, когда я делаю глубокий вдох, пытаясь не закипеть. Я не опущусь до уровня её тупости.
— Ладно, — говорю я безучастно. — И всё же я для неё больший родитель, чем ты когда-либо будешь, так что…
Я разворачиваюсь и иду обратно к машине, оставляя Милли.
Только когда я кладу руку на ручку дверцы машины, я оглядываюсь назад в последний раз.
— Ах и да, Милли, если кто-нибудь ещё раз застанет тебя возле этого жилого комплекса, ты окажешься в тюрьме.
Моё ходатайство о судебном запрете в отношении Милли наконец-то одобрено. Потребовалось несколько недель, потому что проводилось расследование по этому вопросу, но сегодня утром я получил подтверждение. Ей больше не разрешается приближаться ни ко мне, ни к Эмори, ни к нашим детям ближе чем на триста футов. Домогательство и выслеживание. Не уверен, что Милли будет гордиться тем, что это есть в её досье в возрасте всего лишь двадцати двух лет.
Что касается попытки Милли напугать меня, Брук — моя дочь. Впервые я рад, что мой отец заставил меня пройти тест на отцовство после рождения Брук, когда ещё не было объявлено о смерти Милли.
У меня было гораздо больше поводов для беспокойства, чем то, что мой ребенок потенциально может не быть от меня, и тогда я был зол на своего отца, но сейчас это пригодилось. Мой отец беспокоился, что Милли могла забеременеть от кого-то другого, и просто сказала, что это был я, потому что знала, что у меня есть деньги. Это был бы не первый случай, когда кто-то пытался связать себя с богатыми людьми, используя специфический метод.
Я сомневался, что тогда её это вообще волновало. Но теперь я рад, что сделал тест, несмотря на то что у меня не было никакого недоверия к Милли по этому поводу. Теперь это избавило меня от забот.
«Я уже говорил тебе, как рад, что ты моя?» — Nothing by Bruno Major
Майлз
Я не могу в это поверить.
Моя жена отправила меня за едой, но когда я вернулся, то обнаружил, что Иден лежит на животе у Эмори и смеётся каждый раз, когда она произносит его имя.
Предполагалось, что мы с Эмори будем вместе наблюдать, как Иден достигает своих целей. Не предполагалось, что она будет делать это одна.
— В следующий раз можешь приготовить пасту сама, — говорю я, ставя тарелку на тумбочку.
Мой сын осторожно пытается найти меня, мило улыбаясь, когда ему это удаётся. Его лицо морщится, и моё сердце почти
