— От чего?
— Обычно люди говорят — «ой прости, я не знала», «ой, прости, мне очень жаль».
— А я необычная. Чего мне церемониться? Долой притворство. Мне интересно, поэтому и спрашиваю.
— Папа — от последствий аварии, не сразу, четыре года лежал. Мама от онкологии, за пару месяцев до папы.
— И как давно это было?
— Умерли? — задумчиво хмурит брови, потирая ладонью лоб. — Лет пятнадцать назад.
— Понятно. Ну вот теперь извини.
— За что?
— Не знаю, — бурчу себе под нос, откидывая голову на сиденье. А сама принимаюсь считать. С чертовой математикой всегда были не лады. Пятнадцать и четыре года лежал — это девятнадцать лет назад. Тридцать пять минус девятнадцать… черт, сколько же это будет? Загибаю пальцы как первоклашка и считаю. Вот дура! Тридцать пять минус двадцать — пятнадцать. Прибавь один, кретинка, и получишь шестнадцать. Пора возвращаться в начальные классы.
Итого в шестнадцать получил отца инвалида. Тяжело, особенно ребенку. Никогда не интересовалась жизнью Бестужева. Он меня в принципе не интересовал. Раздражал, бесил, а потом и вовсе возненавидела. Знала только, что денег до фига. А вот как и от кого они ему достались — никогда. А теперь и хочется, и колется. Но проявлять к нему хоть какой-либо интерес — глупо. И все же мой язык работает без участия мозга.
— Твоя семья была обеспеченной? — на мой вопрос Глеб лишь усмехается. Но все же спустя несколько секунд качает головой.
— У меня была очень обеспеченная бабка. Миллионерша. Правда, глухонемая. Мы о ней и знать не знали. Она появилась внезапно, когда мне было восемнадцать.
— И?
— И у нее был большой дом, где жило очень много родственников. И вот однажды я купил ей исправный слуховой аппарат. Она всех услышала, конечно, никому не сказала, сделала выводы и исправила завещание в мою пользу. Через пару лет померла и в двадцать один я стал богатым дядей.
— Офигеть, как может сложиться жизнь.
— Это была шутка. Моя семья — была нищая. Мы жили в однушке и нам, в отличие от тебя, не хватало денег на противопролежневый матрас, в ход шел только камфорный спирт. Все, что я имею, Соня, это только благодаря самому себе, — приподнимается с места и выпрямляется во весь рост. — У меня для тебя есть маленький подарок. Уверен, что он тебе понравится. Я быстро вернусь.
Бестужев куда-то уходит, а мне вдруг стало стыдно за себя. Что я в действительности знаю о трудностях? Пристыдил, так пристыдил. От хорошего настроения из-за предстоящей пятницы, не осталось и следа. Правда, до тех пор, пока Глеб не вернулся с крокембушем в руках. Шумно сглатываю, наблюдая за тем, как водитель Глеба раскладывает переносной столик, а сам Бестужев ставит на него мой любимый десерт. Ну каков же гад! Долбаное дежавю…
Глава 11
Два года назад
Когда-нибудь я с тобой разделаюсь. От вершинки до основания. Голыми руками буду запихивать в рот и разжевывать. Разжевывать, разжевывать и снова разжевывать каждую профитролину. Нет, первые буду глотать, а потом разжевывать и смаковать вкус. В ванной. Да, точно. Там нет камер. Сяду на пол и липкими руками буду закидывать их в рот. Еще и блюдо вылижу от карамели. Осталось только два вопроса: как незаметно пронести крокембуш в апартаменты и когда именно устроить себе великий жор. Это как минимум два набранных килограмма, но до окончания контракта я не выдержу. Мне жизненно необходимо съесть тебя, моя прелесть. В принципе, можно сделать как многие, проглотить все в ванной и там же извергнуть в унитаз. Левина точно так делает, но это еще вреднее, чем мочегонные чаи. А мне еще детей рожать. Ладно, два — три набранных килограмма — это три дня полной голодовки после. Не проблема. Зато оно того стоит. В выходные. Я съем тебя в выходные, солнышко, и пусть попа слипнется от счастья. Плевать.
— Вот скажи мне, почему все модели заняты общением с важными людьми, а ты рассматриванием «Здравствуй жопа и бока»? — оборачиваюсь на внезапно возникшую позади меня Марту. Все-таки надзирательница — самое подходящее для нее слово.
— Я уже общалась с женщиной, между прочим, главным редактором какого-то журнала. Название не запомнила, но она мне визитку оставила. И не менее мило беседовала с женой главного. Ей я однозначно понравилась. Кажется, это первый случай, где я нравлюсь женщине.
— Замечательно. Только я имела в виду общение не с женщинами, а с мужчинами. Все женщины друг для друга потенциальные враги и ничегошеньки тебе не принесут. Ну, разве что черную полосу в жизни. Вот скажи мне, почему страхолюдина Лара стоит в окружении двух мужчин, а ты одна?
— Рискну предположить, что Лара стоит в окружении двух мужчин, потому что им это нравится. А нравится, потому что смотря на нее, они понимают насколько хороши. А она надеется, что им нравится, потому что думает, что она хороша.
— Пойдем на минуточку выйдем в уборную, дорогая, — наигранно добрым голосом произносит Марта, хватая меня за руку.
А вот хватка у нее как у двух мужчин и Лары одновременно. Бульдозер. Выхватывает из моих рук бокал с водой и с грохотом ставит на раковину.
— А тебе не кажется странным, что мы уединились вдвоем в туалете?
— Не кажется. Мне не нравится твое поведение, София.
— Ну и что я опять сделала?
— В том-то и дело, что ничего. Одного красивого личика мало. Я повторяла тебе это сотни раз. Когда заканчивается один проект, в этот же день надо думать о чем-то новом. И делать все, чтобы это новое на следующий день тебе позвонило само.
— Само? И позвонило?
— Да, очередное чмо должно звонить само. Это и есть степень твоего успеха. Не ты и я должны рассылать твои фото, а к тебе должны стучаться. Ты должна выбирать. А для этого надо пускать слюни не на еду, а дружить с нужными людьми. Мужчинами, София. Мужчинами.
— Ты точно о дружбе сейчас говоришь?
— А ты точно сейчас из себя не строишь дурочку? Вот ею надо притворяться как раз с мужчинами.
— Мне и так хорошо, — тянусь за бокалом и делаю большой глоток, пока еще прохладной воды. — Без мужской дружбы. А то, что ты сейчас делаешь, попахивает чем-то… как же это слово зовется?
— Дура, — в очередной раз резко отбирает бокал Марта. — Почему ты не можешь вести себя так, как я прошу? Неужели это так сложно?
— Встречный вопрос: почему всегда только одни упреки?! Мы отсняли рекламу, я сделала все на отлично. Пришла сюда, несмотря на то, что в очередной раз спала пару часов за двое суток. Веду себя прилично, общаюсь с женщинами и всем улыбаюсь. Надела платье меньшего размера, потому что ты так сказала. Я не могу в нем дышать, оно вот-вот лопнет, при этом я тебе слова плохого не сказала и не жаловалась, но я все равно плохая!
— Значит дыши реже, если платье тебе мешает.
— Что?!
— Ты слышала что. Я его не просто так тебе подобрала. Можно и потерпеть пару часов. Зато взгляды мужчин будут прикованы к твоему декольте. Но почему-то видит его только чертов крокембуш и горы закусок. Тебе не кажется это неправильным?
— Мне кажется неправильным только то, что пуговицы на моей груди через несколько секунд отлетят к чертям собачьим.
— Не отлетят, если не будешь пить воду.
— Мне и это нельзя?! Я утоляю голод, так понятнее?! — кричу, совершенно не сдерживаясь. — Есть мне нельзя, дышать оказывается надо редко, а теперь еще и воду тоже пить нельзя. А что мне можно, Марта?!
— Делай что хочешь. Ешь, пей и будь счастливой пышечкой. Живи обычной жизнью, а про карьеру модели забудь.
— Зачем так передергивать?
— Давай откровенно, мир будет лепетать про бодипозитив и прочую фигню еще очень долго. Вот только все это брехня. Худоба — никогда не выйдет из моды. Природа тебя не наделила прекрасным обменом веществ, ты толстеешь, моя дорогая, почти от всего. Увы и ах, так есть. И снова увы — это сразу откладывается на твоем лице. Ты, конечно, можешь съесть все закуски и десерты, а потом блевнуть в сей прекрасный унитаз, но, солнышко мое, от этого действа твое личико опухнет. Есть еще хороший вариант — могу дать тебе таблетки, выпиваешь перед употреблением выше озвученного. Жир не впитается, ты будешь им испражняться. В принципе, они безвредны, но есть неприятный эффект — можешь не добежать до туалета. И вот тогда слава тебе обеспечена. Дать таблеточки?
