— Нет. Скажи, ты хоть раз в жизни можешь хоть в чем-то меня похвалить? Сказать хоть одно хорошее слово?! Хотя бы одно? Я делаю все как надо, все! Но ни разу не слышала от тебя ничего кроме упреков.
— Хвалить тебя будут мама с папой. А я в твоей жизни не для этого. Можешь поплакать от обиды, как придешь домой. Только немного, чтобы глаза не отекли. Минут пять, не больше.
— Я тебя сейчас…
— Не жутемкаешь, я поняла. Но мне плевать. Если бы я ждала от своих девочек любви, то давно была бы нищей. Мне от вас нужно далеко не жутемканье. А теперь соберись, выпрями спину и пойдем в зал. Я тебя веду куда надо, можешь не разговаривать, если не знаешь о чем. Но хотя бы кивай и улыбайся. Как минимум еще час ты должна побыть здесь.
— А ты?
— А у меня, в отличие от тебя, встреча с важным мужчиной. Все, пойдем, — подталкивает меня в спину и тут же меня обгоняет.
Как мне хочется сделать ей подножку — не описать словами. Держусь из последних сил. Зато надо отдать Марте должное — о еде, в принципе, равно как и крокембуше, я забыла, ибо обида поглотила больше. Подходим мы как раз к тем двум мужчинам и, как сказала Марта, страхолюдине Ларе. Вообще-то она Лариса. И тоже русская. Единственное ее преимущество передо мной — это английский. Она его знает все же лучше меня.
— Все, будь хорошей девочкой. И не сутулься, — шепчет мне на ухо. — До завтра.
На самом деле, если бы в моем желудке покоилась хоть какая-то за сегодня еда, возможно, я бы вела себя чуть непринужденнее. Вероятнее всего, несла бы милую чушь, как и широкоротая Лара. Господи, какая же она страшная… Это ж надо иметь такую носяру и такой рот. И уши! Вот она чебурашка, причем самая настоящая. Мда… такими ушами разве что… А что ими вообще можно делать? Для чего в принципе они могут сгодиться? Природа жестока. Возможно, через них можно проложить… какой-нибудь газопровод. А через широкие ноздри была бы хорошая вентиляция. Хотя нет, это же уже утечка газа получается. Мда… а у меня утечка мозга от голодания. А ведь какой бы «красотой» ни обладала Лара, ее сто процентов хвалят, возможно, и любят. Я общалась с ней и ее помощницей, если так можно сказать. И если быть откровенной — она далеко не самая ядовитая змея, среди всего серпентария. Лара, как ни странно, нормальная.
Я совершенно пропустила тот момент, когда двое мужчин отошли от нас, равно как и английский сменился на русский. И то, что вместо двух немолодых мужчин занял место другой — неясного возраста и бородатый, я не заметила вовремя. Во всем виноваты Ларины выдающиеся черты лица. Только факт остается фактом — я чуть не подавилась слюной, когда взглянула ему в лицо. Казалось бы, прошел почти месяц, должно забыться. А вот ничего подобного. Все как вчера. Развел как лохушку, а я чуть в штаны от страха не обделалась. Урод. В суть разговора мне уже трудно вникнуть. Лара о чем-то щебечет, постоянно поправляя свои волосы, при этом открывает свои газовые трубы на показ. Она совершенно точно не замечает, что ее собеседник смотрит не на нее. То, что бородатый меня узнал и посматривает в мою сторону — сомневаться не приходится. Хотя он и делает вид, что смотрит на напиток в своей руке. Я же машинально хватаю бокал у мимо проходящего официанта не с целью выпить, а исключительно для того, чтобы обе руки были заняты.
— Вообще-то я почти уверен, Лара, что вам лучше так сильно не краситься.
— Ой, вы не первый, кто мне это говорит, мол зачем портить и без того красивое лицо косметикой. А мне кажется, так лучше, — весело произносит Лара, являя свету белозубую конскую улыбку. Вот лошадок я люблю, наверное, поэтому Лара не вызывает во мне неприятие. — Правда, мне нравятся убранные волосы, но мой стилист говорит, что распущенные мне идут значительно больше и надо делать на них акцент.
— Не совсем так. Распущенными волосами ваш стилист пытается скрыть ваши ушные раковины, они у вас немного выделяются. Что же касается такого большого количества косметики, то тут ваш стилист прогадал. Излишки макияжа еще больше подчеркивают ваши несовершенные черты лица, — он действительно это только что сказал?! Вот так просто, невозмутимо ляпнул такое вслух?
— Эммм…, - длительная молчаливая пауза. — Извините, мне нужно в уборную.
Ускакала Лара как истинная лошадка. Быстро и вприпрыжку. Я бы сказала, весьма красиво ускакала, несмотря на неприятный инцидент. Перевожу взгляд на бородатого, но он нисколько не реагирует на меня. Его взгляд устремлен туда, о чем так упорно говорила Марта. В оно самое — декольте.
— Нравится? — сама не знаю зачем задаю этот вопрос.
— Платье — нет, не нравится. Во-первых, оно тебе мало, во-вторых, прибавляет лет пять, как минимум. В-третьих, такой цвет тебе не к лицу. А грудь — да, нравится, — невозмутимо бросает он.
— Напомните, пожалуйста, как вас зовут, я что-то запамятовала. Гена, если не ошибаюсь?
— Разве Гена? — приподнимает не только взгляд от моей груди на лицо, но и брови. — Нет, ты ошиблась. Я — Гоша, он же Гога, — смотрю на него и совершенно не понимаю, почему он вдруг улыбается. — Это фраза из очень знаменитого и старого кино. Фраза про Гошу, — быстро поясняет он.
— Ааааа, ну это все объясняет. Меня в то время еще не планировали. А вас, наверное, уже как раз делали, поэтому и не знаю, что за такое кино.
— Гошу — делали. А меня нет, фильм значительно старше меня.
— Ой, а сколько вам лет? Лет пятьдесят пять-пятьдесят восемь? — с ехидством в голосе спросила я.
— Почти. На четырнадцать старше тебя, — невозмутимо бросает он.
Совершенно не стесняясь, принимаюсь загибать пальцы на одной руке. И выходит очень неожиданная цифра.
— Тридцать три. Батюшки, а что это вы так плохо сохранились, Гена? Росли в неблагополучной среде? Не обессудьте, но я буду звать вас Геной.
— Ну можно сказать и так. В десять лет искупался с друзьями в местной речке. И как раз в то время туда скинули очень опасные отходы. Вдобавок на обратном пути мы провалились в яму с мазутом. После того как нас достали, прошло очень много времени, в кожу все впиталось, отсюда и такие последствия.
— Надо же, какая печальная история.
Клянусь, я бы в нее поверила, если бы он был в реале Геной или Гошей. Так складно придумывать на ходу, да еще и без единой эмоции на лице — это надо постараться.
— Все еще обижаешься? — неожиданно произносит он.
— За что, простите? Обижаться должна Лара, которую вы только что опустили ниже плинтуса. А я — нет.
— Значит обижаешься, — не спрашивает — констатирует. — Кстати, Лару я не обижал, а всего лишь сказал, как есть, причем в очень корректной форме.
— Стесняюсь спросить, а как бы звучало некорректно?
— Что она страшненькая и в модельном бизнесе ей нечего делать. Мог бы еще сказать, что ее отцу надоело в нее вкладывать деньги и он собирается это прекратить. В принципе, вот так было бы правдиво и некорректно. Или ты хочешь сказать, что ты считаешь ее красивой и я не прав?
— Дело не в этом. Так не говорят. Это бестактно. Я же не позволяю говорить себе, что у вас не самые красивые уши, хотя и подумала так, — я буквально выплеснула на него эти «уши». Беда в том, что он на это никак не отреагировал.
— Фишка в том, что я обычный мужчина со своими недостатками и изъянами, как и любой человек, только свои недостатки я пытаюсь скрыть или хотя бы не выпячивать. А защищаемая тобой Лара, помимо того, что не понимает, что страшненькая, так еще и выставляет на показ все свое богатство. Что вдобавок говорит о ее скудном уме. Так что я сама любезность. И будь добра, не говори, что внешность совсем не важна, а самое главное, чтобы человек был хорошим. Миру мир во всем мире и все в этом духе.
— А я с вами вообще не буду говорить. Вы мне неп…
Договорить я не успела. Случилось то, чего я боялась с самого начала вечера. То ли от злости, то ли от глубокого вдоха, но пуговица на моем платье отлетела аккурат в бородатого. И ладно бы на этом все. Так нет же, следом решила меня опозорить и вторая пуговица. Реакция у меня крайне отвратительная, вместо того, чтобы хотя бы прикрыть рукой образовавшуюся дыру в области груди, я стою словно парализованная, не зная куда себя деть.
