Невольно запрокидываю голову назад и делаю глубокий вдох.
Воздух свободы. Ужас. Будто я сама срок отсидела. Причем каждый день ощущается минимум как год.
Резко оборачиваюсь назад.
Такое чувство, точно за мной наблюдают. Но позади только охранники, которые заняты тем, что опять открывают ворота.
Вижу высокую темную фигуру. Рефлекторно вздрагиваю. Однако напряжение быстро отпускает.
Резник приближается ко мне. Открывает дверцу.
— Поехали, — усмехается.
Присаживаюсь на заднее сиденье. Резник располагается рядом. Через пару секунд машина трогается с места.
Первое время проходит в тишине. Хочется многое сказать, но при водителе не решаюсь заговорить.
— Это мой человек, — вдруг нарушает молчание Резник.
Рассеянно киваю.
— Черный… — начинаю и осекаюсь.
— Живой, — кривится Резник. — Что ему будет?
— Нет, я не совсем об этом, — судорожно сглатываю. — Он сказал, что скоро выйдет и тогда… найдет меня.
— Рано ему выходить. Об этом не волнуйся.
— Рано?
— Пусть остынет.
Резник ничего не объясняет, но это и не требуется, даже по этим коротким фразам становится ясно, что в ближайшее время Черный из тюрьмы не выйдет.
Вдруг замечаю, что Резник теперь одет иначе. Конечно, на нем больше нет тюремной робы. Обычная одежда. Невольно отмечаю покрой, высокое качество. Видно, что это хорошие вещи. И часы на массивном запястье от известного бренда. Такие в магазине не купить. Только под заказ. Хотя здесь нет ничего удивительного. И раньше чувствовалось, что Резник непростой человек. Опасный. Влиятельный.
Мой телефон наконец ловит связь. Сразу же набираю родителей.
— Тая, доченька, ты как? — тут же слышится взволнованный голос мамы. — Столько дней тишина, мы уже с папой за тобой сами ехать собрались.
— Мам, все нормально, — очень стараюсь, чтобы голос не дрогнул. — Я же говорила, связь может пропасть.
— Да, знаю, но меня вчера весь день трясло и крутило, — говорит мама. — Я места себе не находила. Да и папа на взводе. Вот мы и решили, нужно поехать в ту деревню. Это же дурдом просто. Сколько не набираю — абонент вне сети.
— Мам, я уже сама к вам еду, — улыбаюсь. — Мне практику раньше срока закрыли. Все, буду через пару часов.
— Ой, Тая, — по голосу слышу она чуть не плачет.
— Мама, ну ты что, — и сама губы кусаю, чтобы не разрыдаться. — Все хорошо. Мам? Ты слышишь?
— Да, Таечка, да. Просто знаешь, такая тяжесть на сердце была. Я с ума сходила. А теперь вот ты позвонила — и отпустило. Доченька, ну тяжело нам без тебя.
Хорошо, что мои родители никогда не узнают правду. И хорошо, что все уже позади. Пройдет время, и я сама начну думать, что никакой тюрьмы не было. Очень на это надеюсь.
Завершаю разговор и прячу телефон обратно в сумку.
— Он тебя не тронет, — говорит Резник.
И я ему верю.
***
Проходит несколько дней. Как хорошо, что я уже дома. Здесь становится легче. Начинаю потихоньку отходить. Очень стараюсь, чтобы родители ничего не заметили. Хотя мама явно чувствует, что я не все ей рассказала.
Проблемы на работе их сильно отвлекают. Если бы у нас была спокойная жизнь как раньше, то оказалось бы труднее скрывать правду.
В понедельник родители опять уезжают в другой город, а я остаюсь дома одна.
— Все, Тая, побежала, — говорит мама, целует меня.
Закрываю дверь, но даже до кухни дойти не успеваю, когда слышится звонок.
Наверное, мама что-то забыла. Возвращаюсь в коридор и открываю.
Вижу на пороге того, кого точно здесь не жду.
Поэтому сразу же захлопываю дверь снова.
— Нет, Тая, подожди, — заявляет Жданов и ставит ногу вперед, не позволяя мне закрыть проход. — Я должен многое тебе объяснить. Послушай меня, Тая.
15
— Уходи, — говорю твёрдо.
— Тая, пожалуйста, — повторяет Жданов, глядя в мои глаза. — Это важно.
Он подаётся вперёд и врывается в квартиру, а мне приходится отступить назад. Дверь захлопывается за его спиной.
Понимаю, что вытолкать одногруппника за порог не смогу. Физически не получится.
Ситуация напрягает. Не хочу с ним разговаривать. Видеть его не хочу.
— Я просто должен это сказать, — заявляет Жданов. — Ты должна это знать. А потом я сразу же уйду, не волнуйся.
Странно, не смотря на все случившееся, сейчас я совсем не чувствую от него угрозы. Он выглядит очень взволнованным. И вообще в нем трудно узнать того наглого и агрессивного мажора, который ко мне приставал и пытался затянуть в машину.
— Я знаю, что ты сделал, — отвечаю тихо. — Знаю насчёт практики. Не о чем нам с тобой разговаривать.
— Нет, Тая, нет, — запальчиво выдаёт Жданов. — Ничего ты не знаешь.
Шагает вперёд, но под моим взглядом замирает, будто на невидимую стену наталкивается.
— Да, я хотел тебя проучить, — продолжает он и мрачнеет. — Но я не так все это представлял. Я иначе договаривался.
— Что? — хмурюсь.
— Я просто хотел, чтобы ты поехала на практику в самое дрянное место. Был только один такой вариант. Но меня заверили, что проблем не возникнет.
— Точно, — усмехаюсь с горечью. — Что может пойти не так, когда ты оказываешься в тюрьме?
— Мне не сказали, как именно это устроят, — шумно втягивает воздух. — Я узнал, только когда у тебя пропала связь. Я же звонил тебе. Писал. Но твой телефон постоянно был вне зоны доступа, вот я и начал выяснять.
Сообщения от Жданова мне не доставились. Хотя мама тоже много сообщений отправляла, и подруги. Ничего так и не пришло, даже когда сеть вернулась и мой мобильный снова заработал.
— Я должен был лучше выяснить подробности. Разобраться сразу. Я такого для тебя не хотел. Клянусь! Я… я чуть с ума не сошёл, когда узнал, что ты поехала туда как девочка для зэка.
— Уже не важно, — судорожно выдыхаю. — Ты сделал то, что сделал.
— Я этого не хотел. Все должно было быть совсем иначе.
— Как? — кривлюсь и невольно обнимаю себя руками.
— Мне только потом объяснили, что по-другому бы не получилось. Тюрьма режимный объект, туда тяжело попасть. Тебя отправили в самый последний момент. И чтобы это провернуть, они просто заменили девку, которую заказали для…
— Хватит, я не хочу это больше слушать, — слёзы опять подступают, наш разговор возвращает меня обратно, туда, где я совсем не хочу быть. — Уходи, пожалуйста.
— Тая, я поехал к тебе. Туда, в тюрьму. Сразу как узнал об этом. Я хотел тебя забрать. Но меня не пропустили. Я пытался, а они…
— Уходи, Андрей, — сглатываю с трудом, совсем не хочу перед ним разрыдаться. — Я тебя прошу. Просто уйди.
Жданов не слушает меня. Подходит ближе и застывает в напряженной позе.
— Тая, скажи. Он тебя… — запинается.
— Уходи, — выпаливаю и упираюсь в его грудь ладонями, пытаюсь подтолкнуть к двери. — Я ничего не буду с тобой обсуждать.
— Я с ним разберусь, — заявляет Жданов. — Он заплатит за все, что сделал.
— Уходи! — срываюсь на крик, потому что меня уже трясёт.
— Тая, прости…
— Уйди.
Жданов все-таки отступает к двери. Когда я снова толкаю его, он делает ещё шаг назад.
— Тая…
— Хватит, Андрей, — очень стараюсь сдержать дрожь в голосе. — Того, о чем ты думаешь, не было. Но эти дни в тюрьме были худшими днями в моей жизни. И не важно, чего ты хотел или не хотел, как ты все себе представлял. Я не хочу видеть тебя. Слышать не хочу. И знать тоже.
Он больше ничего не говорит. Его рот как-то странно дергается. Болезненно, будто сведен судорогой.
Наконец, Жданов резко разворачивается и выходит за дверь. А я запираюсь на замок. Выдыхаю с облегчением.
На плечи обрушивается дикая тяжесть. Я добираюсь до кресла, тяжело оседаю на мягкую поверхность. Поджимаю ноги к груди, обнимаю колени руками.
Хорошо хоть родители ушли до прихода Жданова. Им это точно нельзя слышать. Не хватало только маме и папе нервы сейчас трепать.
Скоро будет очередное судебное разбирательство насчёт нашего магазина. Ещё непонятно, чем все закончится.
