сначала погоду, потом дела церкви, и лишь под конец, убедившись, что я привыкла к обстановке, тетя Зина произносит:
— Женечка сказала что у вас была крепкая семья…
— Была, — киваю, — муж привел домой любовницу, а нас выгнал.
Отвожу взгляд. Дикая ситуация. И чем дольше я о ней думаю, тем больший стыд испытываю.
— Я наверно плохая жена… По крайней мере он сказал что плохая.
— И чем же ты плохая? — лицо тети Зины делается серьезным:
— Ухаживала за ребенком, а на мужа не обращала внимания.
И, немного помолчав, я вдруг вываливаю все что у меня накопилось: и про то как я переживаю за Егорку, и как не уследила за Максимом, и как мне стыдно за все что случилось. И что видимо я очень плохая дочь и невестка, потому что помощи мне ждать не от кого. По лицу текут слезы, а я рассказываю и рассказываю. И что я некрасивая, и толстая…
— Но это еще не все мои проблемы, — вытираю ладонью щеки от слез. — Еще я беременна.
Тетя Зина молча и серьезно кивает, затем, наливает в стакан воды и, вытащив какую-то таблетку, протягивает мне:
— Выпей и успокойся, — смотрит наставительно и серьезно, — Эта таблетка безопасна для беременных, но тебя успокоит. Все будет хорошо. Ты хорошая жена и мать, а то что говорит этот ушлепок, даже не думай принимать близко к сердцу!
Я послушно выпиваю таблетку, а тетя Зина продолжает:
— Ты же вроде сказала что взнос на квартиру твой был, правильно тебя понимаю?
— Правильно, — всхлипываю.
— Еще у тебя двое детей. А скоро будет трое, — кивает, — Это значит что большая часть квартиры твоя. И Максим скоро покатится колобком оттуда вместе со своей лохудрой.
— Покатится-то покатится, — невольно соглашаюсь, — но мне на что-то жить нужно. Он сказал что будет платить минимальные алименты, а его Марина все для этого сделает. То есть мне нужно выйти на работу, а как я это сделаю с больным ребенком, который постоянно плачет, с которым надо постоянно заниматься? В офис меня не возьмут, курьером тоже не получится… Я не знаю что делать. Просто не знаю.
— Значит попробовать работать из дома, — предлагает тетя Зина.
— Кем?
— Может ты умеешь что-то делать руками? Подумай.
— Руками… — на секунду задумываюсь, затем твердо киваю, не в состоянии сдержать улыбку, — Руками я умею. Я же вяжу. Могу разговаривать и вязать, заниматься с Егоркой и вязать… Да все что угодно. Один вопрос: будут ли покупать мое вязание?
— Будут! Уж тут не переживай. С этим мы что-нибудь придумаем.
На то чтобы прийти в себя потребовались сутки. Связавшись с учительницей, кое-как объясняю почему Вера пропускает занятия, потом вожусь с Егоркой, который, вопреки моим опасениям, нисколько не переживает из-за переезда. Хнычет конечно, но не больше обычного. Только мои руки пока что трясутся, да иногда хочется сесть и зарыдать. Тетя Зина мне советует пару дней просто ни о чем не думать, и наверно это хорошая идея.
Обстановка располагает. Тут очень уютно: ухоженный крохотный сад, светлые комнаты, все мило и чисто. Тетя Зина подолгу ухаживает за клумбами, и на них любо-дорого посмотреть. Поэтому днем, гуляя с Егоркой вокруг дома, я сажусь на лавочку и с подолгу разглядываю астры.
Вечером я чувствую себя гораздо лучше, но как только мне удается хотя бы немного отвлечься, звонит мать.
— Вика, как твои дела? С мужем не помирилась? — в ее тоне недовольство, что неожиданностью не является. Она и так-то считала меня неудачницей, а теперь и подавно.
— Нет, — вздыхаю.
— Не звонил тебе? Не предлагал вернуться?
— Не звонил и не предлагал, — как быть такой наивной не представляю.
— А ты не звонила?
— Нет конечно… — пожимаю плечами.
— И зря! Будь мудрой, позвони и скажи что ты без него жизни не видишь, извинись, предложи съехаться. Как ты сама жить-то будешь? У тебя что, есть работа? Постоянная зарплата? А? Дорогая ты моя. Уйми гордыню и попросись обратно. — ее голос требовательный, с нотками обиды что я такая дура и не понимаю очевидных вещей. Хотя на самом деле все тут ясно: мама боится что я стану для нее проблемой.
— Мам, а за что я буду извиняться?
— В чем он тебя обвинял?
— Что я запустила себя, что я толстая и не уделяю ему время, — чувствую что снова начинаю плакать, — Но я же не специально, мне надо Егорку поднимать. А еще Вера… Но Егорка-то болен. Я даже если извинюсь, ситуация все равно не поменяется.
— Ох дура, — вздыхает, причем в тоне столько страдания, будто я ей жизнь сломала, — Как же я с тобой намучилась, боже мой!
Намучилась? В чем? Маме внуков и на час никогда не оставить было, да и в детстве всегда мною занимался отец. А она — намучилась. Только толку спорить?
— Мам, Максим вряд ли ко мне вернется. — всхлипываю, — Что мне делать?
— Ясно, — шипит, — Я тебе нашла адвоката, он позвонит тебе завтра, чтобы тебя и твоих детей совсем без штанов не оставили. Но знай! Я тобой недовольна. Еще тысячу раз подумай прежде чем расходиться! Кому такая разведенка с прицепом вообще нужна. Тем более больной ребенок.
— Я работать буду… — бормочу в трубку, стараясь не рыдать, но мама никак на мою реплику не реагирует:
— И да, похудей! Тебе тридцать лет, а выглядишь на все сорок пять!
Кладет трубку, а я сижу еще минут десять, глухо плача, тщетно стараясь успокоиться. Если еще от Максима такое слышать неприятно, но терпимо, то от матери… Почему она мною недовольна? Она всегда разговаривала со мной так, будто я главный позор ее жизни. Но хоть плачь, хоть не плачь. Проглотив обиду, беру из пакета клубок ниток и спицы. Жить-то как-то надо, а красивая я или нет, дети все равно есть просят.
На следующий день приезжает Женька с дочкой, радостная, веселая, я бы даже сказала на взводе. Обычно возит ее муж, но если надо, она и сама за руль сядет.
— Привет, — обнимает меня и целует в обе щеки, — Ну как ты?
—
