ощущениям, не будет отвечать: ни письменно, ни устно. Ни голубиной почтой, ни современной, ни интерактивной. Такое впечатление, что я для них вообще никто. Так, дебил, который с высунутым от удовольствия языком гоняет за мельтешащим тканевым шнурком. Для папы я подушка для битья и кувшин для непрерывного излития неприятностей, пожирающих его душу, а для Марго — молочный несмышлёный поросёнок, которому она периодически ноготком подскрёбывает пятачок, несильно дёргая за ушко. А для жены… Для жены — десять лет назад я стал безжалостным палачом, которому она вынужденно платит собственным телом, чтобы голодный зверь не приходил к ней в дом.
— Ольга должна вернуться на своё рабочее место, Рома. Я серьёзно! — скрипит, не поднимая головы. — Красов боится тебе сказать, а мне нестрашно…
— Чушь! — мгновенно отрезаю.
— Правда-правда, — фыркает Фролов.
— Решил переключиться на Олю? Что вы с ней не поделили?
— Я выплачиваю ей заработную плату, Юрьев.
— И что?
— За фактически отработанное время, — наклоном головы к плечу свои словечки подтверждает.
— Она работает! — бью руками, прикладывая хрящи-фаланги о деревянные подлокотники. — С чего ты вдруг решил, что ежемесячные начисления носят благотворительный характер?
— Народ негодует. Скоро будет бунт. И это не касается твоего отдела. Прекрасно понимаю, что ты, скорее всего, не в курсе, поэтому на этот счет совершенно спокоен. Сидишь тут и грубо клянчишь бабки. Ностальгируешь по ушедшим временам. Привык силой брать? А я, сука жадная, прошу немного подождать. Так вот, чтобы ты знал, начальник собственной безопасности и добровольный телохранитель Кости, другие люди, не из твоей паствы, разумеется, поведением твоей Ольги, постоянно отсутствующей на рабочем месте, чрезвычайно недовольны. Их разговорчики становятся на децибел, а то и пару, громче. Люд служивый ропщет и хочет сместить Юрьева, потому что твоя вторая половина ведёт себя так, будто Красов ей что-то должен. Уверяю, что многие поддержат силовой метод, когда до подобного дойдет.
— Охренел?
Похоже, нет!
— Не буду говорить: «А чего такого?», но… Ром, если можно ей, то почему нельзя всем нам? Особое положение для лиц с голубой кровью и вавкой в голове, если мне не изменяет память, прекратило существование ещё в семнадцатом году с приходом к власти пролетариата. Помнишь выступление товарища на броневике?
— Заткнись!
— На хрена Косте проблемы с Олей, когда у него своих — сам чёрт не разберёт?
— Кто? — подаюсь вперёд, слегка прищурившись.
— Что «кто»?
— Кто конкретно недоволен?
— Ты что? — Сашка ниже опускает голову. — Расправишься, да? Вобьёшь в головы идеи о человеческом, утраченном по глупости глубоком сострадании? Силой их заставишь уважать? Ром…
— Кто недоволен? Кому именно моя жена перешла дорогу или это только исключительно твоё желание?
— Красов…
— Что?
— Ромка, не заводись. Твою мать! Так и знал, что этим всё закончится.
Великолепные дела! Я зашёл к нему, чтобы узнать, почему сотрудники моего отдела седьмой месяц не получают премиальные награды, а по факту получил шлепок по роже за Олю, сомнительные успехи которой на профессиональном поприще не дают спокойно спать немногочисленным, я на это надеюсь, завистникам.
— Костя не возражал, когда отправлял мою жену на удалёнку, Фрол. В конце концов, он лично это и предложил…
Когда жена начала чудить на рабочем месте: хлопать дверью, перечить, выставлять начальство в дураках, светить нижним бельём перед своими подчиненными, усаживаясь перед каждым пидором на края их письменных столов, Красов принял решение простить такие шалости, щадяще выгнав Лёльку из офиса, определив так называемый «бессрочный карантин». Я не возражал. Вернее, я всеми четырьмя конечностями поддерживал его решение. В тот момент мне было выгодно и даже нужно, чтобы моя Юрьева сидела взаперти и не привлекала к нам негативное внимание.
Мы только-только вернулись в городок, отменно пошатавшись по невеликой области. С большим трудом сняли отдельную квартиру, чтобы жить подальше от родителей. Пытались заново начать. Я устроился на эту фирму, стал заслуживать доверие, занося хвосты и униженно прислуживая. Казалось, у младших Юрьевых появился слабый шанс. Но не тут-то было.
Жена вышла из-под моего контроля, как только вдохнула морской воздух и напиталась сладостью, употребив здоровый комок сахарной ваты. Оля проводила каждую свободную минуту в караоке-баре на центральной набережной, убивая сразу двух зайцев: выгуливая своё тело и дегустируя игрушечные алкогольные коктейли, любезно предложенные всё понимающими барменами. Она держалась из последних сил, но женский организм устроен несколько иначе, а непереносимость выпивки не изъять лишь по желанию её носителя. Поэтому пришлось с походами по подобным заведениям быстро завязать. Помню, как мама сокрушалась и качала головой, при этом слезливо причитала и, стоя передо мной на коленях, просила бросить Лёльку.
Я «бросил»! Бросил! Су-у-у-у-ка! Я подал заявление о разводе в ЗАГС. Сгоряча, наверное. Вспылил и не подумал. Прислушался к Марго, видимо, решил, что так будет однозначно лучше. Ну а потом, придя домой, опомнился, когда увидел сладко спящую жену в коротенькой ночной сорочке с резными кружевами, щекочущими укрытые жирными мурашками крутые бёдра. Ольга поджимала пальцы на ногах и ёрзала, отыскивая детской ощупью свалившееся на пол одеяло. Я грубо чертыхнулся, после улыбнулся и обнял спящую, спрятав под своим крылом.
«Я так не могу. Это глупость!» — твердил себе, когда за обе щёки уминал великолепный ужин, который она нам приготовила, пока ждала. — «Мать не должна указывать, что нам делать и как жить. Не для этого мы убрались из родительского дома сначала, куда глаза глядят, а после переехали сюда, на съёмную квартиру».
Второе заявление подала она… До сих пор в ушах стоит её свистящий и уничтожающий мои барабанные перепонки крик. Жена почти визжала, когда двумя руками выталкивала меня за дверь и умоляла с огромными слезами на глазах никогда не возвращаться к ней, потому что наши отношения сдохли и собственноручно подписали отказ от какой-либо реанимации:
«Ромочка, убегай! Прошу тебя! Лети-и-и-и! Не надо наши трупы воскрешать…».
Так что мы через кое-что с Юрьевой прошли. А теперь, по всей видимости, нужно наплевать и к чёрту бросить всё, чтобы с воздушной лёгкостью, поддавшись очередной бездарной провокации, сдать завоёванные позиции, при этом откатившись к нулевому рубежу.
Костя хочет — он имеет право! Он начальник, наш с ней босс. Ему нужно, чтобы она вышла на полноценный день, значит, я еще разочек поговорю с женой, растолкую ситуацию и… Попрошу! Попрошу, чего бы это мне ни стоило.
— Ромыч, я ведь не в курсе, какие между вами с шефом отношения, но фирма платит огромные налоги, без потерь выйдя, слава тебе, Господи, из финансовой тени. Мы больше не нищеброды, сводящие концы с концами. Люди разобрались и с
