– Конечно, лягу. Если тебе так будет лучше.
Возможно, если бы он хоть чем-то задел Розмари, она тут же порвала бы с ним навсегда. Но он понял ее обиду, ее одиночество после их неловкого соития. Он вел себя с ней как старый друг, и в ней снова пробудилось теплое чувство к нему. Розмари не думала о своем разочаровании концовкой вечера, а помнила лишь предчувствия последних дней, она простила его грубость и, сидя за кухонным столом напротив него, улыбалась. Неловкость прошла.
Они просидели до трех утра, разговаривая обо всем, кроме собственных отношений. Слишком рано было что-либо анализировать. Наконец Бен встал и произнес:
– Я готов, мадам, где моя комната?
– Я провожу тебя.
Она встала и вышла из кухни, Бен последовал за ней. Пустые чашки, так и не убранные, стул посреди кухни, который Бен отодвинул, вставая, нарушали порядок, всегда царивший здесь.
Прежде чем закрыть дверь своей спальни, Бен легонько поцеловал ее в кончик носа; руки прижаты к бокам – чтобы не тронуть ее, – теперь он чувствовал ее настроение. Испытывая благодарность к нему, без всяких желаний, она оказалась в своей неприкосновенной комнате и, не смыв макияжа впервые со времени, когда была подростком, не почистив зубы и не расчесав слипшиеся от лака волосы, скользнула под одеяло.
Розмари проснулась через два часа, глаза резал яркий от выпавшего снега свет. Она пошла в ванную и умылась, затем снова нырнула в постель и погрузилась в благодатный, дающий забвение сон.
Солнечный свет, пробившийся сквозь утренний туман, коснулся век Розмари. Но разбудил ее настойчивый стук в дверь спальни. Бен вошел в комнату, держа в руке чашку с блюдцем. Махровый халат оказался ему в обтяжку. Он стоял тихо, чашка чуть позванивала о блюдце, чай плескался через край. Дверь спальни позади него закрылась.
– Я принес тебе чай. – Он говорил шепотом, чтобы не спугнуть утреннюю тишину.
– Спасибо. Как приятно.
С ее губ, еще хранивших поцелуи вчерашней ночи, слетали банальные слова. Она лежала, не шевелясь, и Бен приблизился к кровати. Он поставил чай на библиотечную книжку, наклонился и посмотрел на Розмари. Взгляды их наконец встретились, в них была и признательность, и понимание неловкости ситуации. Вдруг оба неожиданно улыбнулись. Рука Розмари протянулась из-под одеяла и коснулась Бена. Он взял ее и присел на краешек постели, напряжение еще не оставило его.
– Рози, прости меня. Все получилось неудачно и не вовремя.
– Я отношу это за счет твоей молодости.
Рука Бена тронула ее щеку. Провела по ней. Чуткие пальцы очертили овал щеки и подбородка, обвели контур губ. Когда он наклонился поцеловать ее, она, трепеща, затаила дыхание, вновь ощущая желание, чувствуя и собственную силу, и уязвимость. Лицо не накрашено, волосы растрепаны, и еще горький вкус вчерашних ошибок.
Бен легко потянул ее к себе, и тут же все куда-то провалилось…
Наконец они встретились. На этот раз и телом, и душой. Ожидание, нежность обратились в страсть, разделенную обоими. Прощать и получать прощение. Давать и брать. Исполнять желания и пробуждать новые вожделения. Порождать фантазии и отметать их за ненадобностью. Воплощать ожидания…
Кот требовательно царапался в дверь спальни.
– Уходи, Бен, это игра для двоих. – И спустя минуту: – Не ты, другой Бен.
Он целовал ее шевелившиеся губы. Улыбки и смех, безмолвие и тайна… их окутала страсть, одеяло было отброшено, ждущие тела соприкасались, сливались в одно. Чашка соскользнула с блюдца, когда кто-то из них задел прикроватный столик, опрокинулась на брошенный махровый халат. «Потом выстираю», – мелькнула мысль. Желание мучило их, вело и наконец получило завершение, с тем чтобы потом возникнуть снова. Утро сменилось полуднем, теперь их соединяла тишина и близость, они лежали молча: его голова – на подушке, на еще недавно хрустевшей от крахмала наволочке с узором в мелкий цветочек, ее голова – на его груди. Они дышали мерно и слаженно. Затем его рука взяла Розмари за подбородок и повернула ее лицо к себе. Глаза и губы его смеялись.
– Розмари Дауни… – В голосе звучала нежность. – Розмари Дауни.
– Да?
Глаза смотрели выжидающе.
– Вы поразили меня. – Он поцеловал ее в нос, в уголок рта.
– Я и сама поражена.
Они лежали молча, стараясь рассмотреть и запомнить до мельчайших подробностей лица друг друга. Слышно было, как бьются их сердца.
Наконец Розмари отодвинулась от него и взглянула на часы.
– Боже, давно пора обедать. Сейчас я сварю кофе.
– Я спущусь вместе с тобой. Сегодня ты целиком принадлежишь мне. Я не отпущу тебя ни на шаг.
Улыбаясь, она потянулась за одеждой.
– Не надо…
– Что не надо? – обернулась она к Бену.
– Одеваться.
Розмари стояла и думала о предстоящих наслаждениях, трепеща, затаив дыхание. Он поднялся и встал рядом с ней, а она дотронулась до его улыбающихся губ.
– Чудесно…
Они сварили кофе. Свежий, сладкий, с горьковатым привкусом. В кухне было тепло, слышался перестук посуды. Бен целовал ее затылок.
– Перестань, Бен, я что-нибудь уроню.
Они смеялись и болтали, делая тосты, разыскивая джем и ножи. А потом, оставив крошки на столе и на полу, бросив тарелки немытыми, вновь охваченные страстью, не в силах противиться ей, поднялись наверх, в еще недавно казавшуюся девственной спальню Розмари, где их дожидалась сбившаяся, смятая постель. И кофе из кружек, которые они захватили с собой, плеснуло на пододеяльник, а начатая фраза: «Боже мой, Бен, как же мне…» – была прервана поцелуем. И день начал потихоньку клониться к вечеру.
Время от времени они совершали набеги на холодильник и кладовку, а небо темнело, наступала пора уныния и спортивных телевизионных передач, для них превратившаяся в вечер любви.
Она не подходила к телефону, хотя, когда они тихо лежали на скомканной постели, слышала бесплотные голоса, оставлявшие сообщения на автоответчике в комнате внизу.
– Пусть звонят, – сказал Бен, крепче прижимая ее к себе, когда она с чувством вины услышала в голосе третий раз звонившей Эллы панику («Куда же ты подевалась, ма?»).
К девяти часам, когда было слишком поздно, чтобы одеваться, и еще рано, чтобы лечь спать, они спустились вниз. Им хотелось вкусной еды, музыки, чего-то принадлежащего к миру внешнему, не ограниченному объятиями друг друга. К тому же нужно было покормить рассерженного и голодного кота, который, выгибая спину под ласкающей рукой Бена, продемонстрировал им недоеденные остатки какого-то небольшого зверька и предоставил возможность распоряжаться ими, внезапно исчезнув в своем кошачьем лазе в двери с такой скоростью, будто за ним гнался дьявол.
