— Ладно, не обращай на меня внимания, садись, в ногах правды нет. Смотри, вот и твоя выпивка!
Элизабет Панди представила меня мужчинам и женщине, но единственное имя, которое я запомнила, — это Маркус. Его зачесанные назад волосы блестели, у них был неестественный темно-красный оттенок. Вся компания, включая Элизабет, была в разной степени опьянения, и по тому, как свободно они общались друг с другом, было видно, что это для них обычное дело.
Один из мужчин спросил, какую комнату мне дали, а вторая женщина — в короткой плиссированной юбке и полосатом свитере, с такой же прической, как у Элизабет, — перебив его, спросила требовательным тоном, как долго я планирую остаться здесь. Разговор за столом в это время зашел о другом, и я не стала отвечать. Передо мной поставили стакан; сделав небольшой глоток, я решила, что это более приятная вещь, чем кампари, и стала потихоньку потягивать напиток.
Разговоры и смех становились все громче и через некоторое время превратились в пустую болтовню, прерываемую диким гоготом. У меня сильно стучало в висках, и в конце концов, когда я поняла, что мой стакан пуст, я встала, чтобы уйти.
Алкоголь ударил мне в голову; я не привыкла к этому и на миг почувствовала себя так, будто снова оказалась в море во время небольшого шторма, а ноги стали такими тяжелыми, что я едва их передвигала.
Элизабет схватила меня за запястье.
— Не уходи. Мы еще ничего о тебе не узнали. Всегда хорошо, когда есть приток свежей крови из дома, — сказала она и беззвучно засмеялась, а мне это напомнило зевоту некоторых крупных африканских животных.
Я снова села, отчасти из-за того, что Элизабет потянула меня за руку, и отчасти из-за страха упасть.
— Ну? — требовательно произнесла она. — Что привело тебя в Танжер? Никто не приезжает в Танжер без какой-то истории. — Снова этот открытый рот. Скопившаяся между зубами слюна. Остальные тоже засмеялись, слишком громко, слишком громко.
— Простите? — отозвалась я; меня неожиданно охватила паника, когда все взгляды устремились в мою сторону.
— Да-да! — подхватил Маркус. — Какова же ваша история, миссис О'Маллей?
— О'Шиа. И мисс. Мисс О'Шиа, — сказала я ему.
Он вряд ли обратил внимание на мое уточнение.
— Ну же! Что привело вас в Танжер?
Я посмотрела на него, потом снова на Элизабет. Остальные лица мне виделись теперь как бледные овалы и перевернутые треугольники.
— Я направляюсь в Марракеш.
— Я же говорила тебе, милочка, что это абсурд. Незачем уезжать отсюда. Оставайся здесь; в Танжере все смешалось в настоящее время, но в этом определенно есть своя интрига. Или, по крайней мере, поезжай в Касабланку, — сказала Элизабет. — Сейчас Марракеш… ну, это как бы аванпост. Ничего интересного, даю слово, — заявила она. — Хотя… Кто это был — Матисс, кажется? Это он работал там несколько лет назад? Есть же такие странные творческие натуры — художники, писатели и тому подобное, которые находят вдохновение вдали от цивилизации. Но вообще-то в Танжере гораздо больше развлечений. Здесь есть все — впрочем, как и ты можешь быть здесь всем. — В этот момент раздался чей-то шепот. — Ну и что с того, что он такой неуправляемый?
Все остальные поддержали ее громкими возгласами в знак согласия.
— Нет, мне нужно. Я… — Я смолкла. В моментально воцарившейся тишине Маркус щелкнул пальцами, и появился парень с подносом. Маркус прошептал что-то ему на ухо. — Я ищу кое-кого. В Марракеше, — зачем-то сообщила я.
— А, понятно, — сказала Элизабет, сделав бровь дугой. — Уехал и бросил тебя, да? Может быть, он шпион. Он шпион, мисс О'Шиа? Страна наводнена ими, ты же знаешь. Шпионы и доносчики. Каждый следит за кем-то или высматривает что-то.
Я резко встала, оттолкнув стул, так что тот ударил в бедро проходившего мимо официанта, который издал удивленный возглас, но прошел дальше.
— Нет-нет. Он не шпион. И не…
— Доносчик, милочка. Знаешь, эти бесчисленные торговцы, которые не оставляют тебя в покое. Танжерцы довольно нахальны. Каждый чего-то хочет от тебя, — твердила она. — Но мы должны стоять на своем.
— Да, — сказала я. — Ну что ж, спасибо за выпивку, — добавила я и сразу же вышла из кафе, чувствуя, что все смотрят, как я хромаю, — сильнее, конечно, из-за незнакомого ощущения после выпитого спиртного на пустой желудок.
Я лежала на кровати в прохладном полумраке, в голове все плыло после виски, и я была раздосадована из-за того, что по-дурацки ушла от Элизабет Панди и ее друзей. Я не понимала, ни как относиться к их легким панибратским отношениям, ни как можно вести светский разговор так непринужденно.
Я вспомнила, как еще совсем недавно стояла на палубе корабля, увозившего меня из Нью-Йорка в Марсель, и сейчас меня одолевало подобное чувство. Мне понадобились все мои душевные и физические силы, чтобы оставаться невозмутимой, пока я ждала отправления корабля. Я смотрела на толпу внизу, машущую руками, улыбающуюся и выкрикивающую «bon voyage» и «счастливого путешествия» тем, кто, как и я, отплывал за границу. Я заметила несколько угрюмых людей в толпе: женщину с носовым платком у рта, молодых парня и девушку, которые поддерживали друг друга, наблюдая, сдвинув брови, за несколькими плачущими детьми. Но в целом атмосфера в порту и на корабле была скорее радостная, даже праздничная в предвкушении волнительных приключений.
Меня же, когда я стояла на той деревянной палубе и наблюдала за удаляющимися лицами провожающих, охватила невероятная паника. Я никогда даже не мечтала ступить на борт корабля. Никогда не думала уезжать из Америки. Я никогда не покидала штат Нью-Йорк. Мне было тридцать лет, а я волновалась так, словно, будучи ребенком, первый раз пошла в школу.
Паника внезапно переросла в страх. Пространство между кораблем и портом зияло как бездна. У меня было ощущение потери, потери всего, что я знала, всего, что было так знакомо. Но я понимала, что мне нужно уехать.
Корабль медленно удалялся от порта, я еще видела машущие руки и открытые рты, но звуки постепенно стихали. Мое сердце стало биться ровнее. Неожиданно я почувствовала, что возле меня кто-то стоит, — это была пожилая женщина в пожелтевших вязаных перчатках, она держалась за перила.
— Вы первый раз в море? — спросила она меня на ломаном английском, и я удивилась: неужели все, что я чувствовала, было так явно написано на моем лице?
— Oui, — ответила я, распознав ее акцент. — La premiere fois[19].
Она улыбнулась, показывая большие плохо сохранившиеся зубы.
— О, вы говорите по-французски, хотя, конечно, это не мой французский. Париж — мой дом, — сказала она. — Вы едете в Париж из Марселя?
