Я отвык от нормальной жизни. А ведь совсем недавно она была, эта нормальная жизнь. С любимой работой, надежными товарищами, веселыми и бескорыстными подружками. И трудные командировки, и бесшабашные праздники, все было в этой жизни. И если бы не ранение во время последней операции, все так бы и продолжалось.
Подлатали меня быстро, и я готов был отправиться на подвиги дальше, но начальство рассудило иначе — и герою (то есть мне) предоставили небольшой отпуск. Курорты манили выпивкой, стройными девичьими ножками и упругими попками, но меня потянуло совсем в другую сторону.
Еще от деда мне в наследство достался дом. Расположен он был не так уж и далеко от Москвы, но стоял в стороне от дорог и прочей человеческой цивилизации, на отшибе. Выйдя на пенсию, дед жил там постоянно. Родители дом не жаловали именно из-за его удаленности от цивилизации и бывали там редко, а я, тогда еще сопляк, часто приезжал к деду в гости, а на каникулах так вообще жил у него постоянно. Дед, боевой генерал в отставке, знал множество интересных историй и с удовольствием рассказывал их мне, перемежая байками из собственной жизни. Наверное, именно тогда я выбрал себе профессию.
После смерти деда дом достался мне. В свои нечастые приезды на родину, я жил именно в нем, а не в родительской квартире в центре города и не на даче ближнем Подмосковье. Поэтому, по старой привычке, после госпиталя отправился не на курорт, а в дедов дом.
Была зима. Я сидел в доме, ковырялся потихоньку по хозяйству и собирался отправиться на подлёдную рыбалку, когда в один из дней ко мне приехал отец. Посмотрел, как я махаю лопатой, расчищая от снега подъезд ко двору. Взял вторую лопату и под пристальными взглядами охраны, топтавшейся у машины сопровождения, принялся чистить дорожку к дому. Мы расчистили двор от снега и пошли в дом. После физической работы на морозе очень хотелось махнуть рюмку водки и закусить огненным борщом. Кстати, борщ у меня был. Сваренный собственноручно. Что-что, а готовить я умею. Я разогрел еду, налил полные тарелки этого самого борща и выставил на стол из морозилки бутылку водочки со слезой. Отец разлил водку по рюмкам, выпил и сказал:
— Я на пенсию собираюсь, так что готовься принимать дела.
И принялся уписывать мой борщ. А у меня пропал аппетит. Деньги в нашей семье были всегда. И дед с бабкой, и родители зарабатывали хорошо. Потом отец занялся бизнесом и невероятно преуспел. Так что я давно знал, что рано или поздно услышу эти слова, как знал и то, что после них моя жизнь круто изменится. Но все-таки надеялся, что этот разговор состоится намного позже.
— А ты уверен? — спросил отца.
— Егор, — с укоризной сказал отец, — когда ты выбрал эту профессию, я не стал возражать, в конце концов, это твое право. Ты решил продолжить дело моего отца, и я гордился тем, что мой единственный сын защищает нашу родину. Эти бесконечные командировки, ранения, тайны, я старался понять. Но время идет, и ты не становишься моложе. Пора остепениться. А мне пора на пенсию. Хочу провести последние годы с твоей мамой, в тишине и спокойствии. К тому же я разговаривал с врачами, состояние твоего здоровья внушает опасения. И скорее всего, тебя переведут на бумажную работу в Москве. Конечно, аналитика дело хорошее, но вряд ли твоя душа это долго выдержит.
— Я здоров, — рыкнул я.
— Ну ты еще начни гнуть подковы, чтобы доказать это, — усмехнулся отец.
Помолчал немного и добавил:
— Хватит, Егор. Всему свое время. Твоя война закончена. И мне нужна твоя помощь, сын.
Вот так я стал бизнесменом.
Это была совершенно другая жизнь и совершенно другие люди вокруг. Я был там чужой, и поначалу меня не воспринимали всерьез. Действительно, чем мог удивить их бритый почти наголо детина, бывший военный, комиссованный по ранению, даже если он одет в дорогой костюм? Меня держали за эдакого дурачка, у которого всего одна извилина, да и та от фуражки. Я с удовольствием им подыгрывал. Приглядывался, принюхивался, брал за заметку. А потом провел свою первую сделку, и все изменилось. Те, кто вчера еще презрительно усмехались мне вслед, лезли с предложениями дружбы и заверениями в вечной преданности. Женщины… Их появилось слишком много. Красивые, ухоженные самки, готовые ублажать меня на заднем сиденье лимузина, что бы потом выпорхнуть из него и пойти со мной под руку по красной дорожке на какую-нибудь очередную светскую тусовку.
Поначалу я старался вписаться. Стрижка, шмотки, манеры. Даже квартиру купил ту, которая наиболее соответствовала моему новому положению. Домработница, хотя раньше я как-то справлялся сам. Машина сопровождения с охраной, хотя, случись что, еще неизвестно, кто кого защищал бы. Любовница, так называемая светская львица. Собственная ложа в Большом театре. По выходным — игра в гольф с партнерами. Меня хватило всего на пару месяцев. Эта жизнь была не для меня. Я никак не хотел понять, почему нужно обязательно летать в Париж, что бы поесть трюфелей. Или зачем мне нужно строить конюшню и покупать каких-то арабских скакунов за немыслимые деньги, если они мне и даром не нужны. Или нафига мне любовница, которую я даже трахнуть не могу, когда мне этого хочется, потому что у нее или фитнес, или массаж, или женские недомогания. Я не хотел отдыхать на озере Комо, я хотел полететь на Байкал.
В общем, промаявшись некоторое время, я принял решение: буду жить так, как удобно мне с небольшой поправкой на обстоятельства. Квартиру я оставил, а конюшни, гольф, охрана и прочее пусть идет к такой-то матери. И подружек себе стал выбирать попроще, чтобы было чуть меньше пафоса и чуть больше огня. Но все равно, это была какая-то ненастоящая жизнь. Единственным настоящим в ней была работа. Она увлекала и затягивала. Я брал вершину за вершиной, проводил новые удачные сделки, вкладывал деньги в интересные проекты. Готов был работать сутки напролет.
Поначалу отец еще следил за моими первыми шагами в бизнесе, потом махнул рукой, сказав, что его советы мне, похоже, не нужны. Взял маму, и отправился путешествовать по миру. Я встречался с ними во время их коротких приездов в Москву, когда мама непременно спрашивала, когда же я женюсь и осчастливлю ее внуками. Сказать по этого вопросу мне было совсем нечего, и я неизменно отшучивался.
Вот так я и жил. Работал по двенадцать часов в день, иногда ездил в дедов дом и все чаще думал о том, что жизнь может пройти, а я так и не встречу свою единственную.
А потом я увидел ее.
13
И чего меня так разобрало? Нет, рыжая, безусловно, красотка, но видал я красоток и поэффектнее, так что не это было главным.
Рыжая была бойцом. Стойким оловянным солдатиком. А еще она была из той моей настоящей жизни, от которой я отрекся когда-то, чтобы стать тем, кем стал, но которая до сих пор снилась мне по ночам. Она было живой, яркой и очень горячей. Вернее, она была такой когда-то, а теперь стала, как я. Словно тоже жила ненастоящей жизнью. И мне безумно, до одури, захотелось увидеть мою Лису прежней, такой, какой, я это твердо знал, она была когда-то.
Спустя день, я, выковыряв чайной ложкой мозг дорогому другу Вовке, разжился номером мобильного рыжей. Но звонить не стал. Не мог доверить важный разговор куску пластика с микросхемами. Возможно, во мне говорил дикарь, но я твердо знал, что серьезные вопросы (а разговор с рыжей был очень серьезным вопросом) нужно обсуждать, глядя в глаза собеседнику. Поэтому, выяснив предварительно, что Вяземская в госпитале, я потащился вечером к ней на работу. Избавился от охраны, заехал в цветочный магазин, где разжился букетом, и поехал. Припарковался неподалеку от входа, чтобы не пропустить ее и приготовился к долгому ожиданию. Черт его знает, когда она заканчивает работать. Красный Hummer, стоящий неподалеку, говорил о том, что рыжая еще на работе.
Ждать пришлось недолго, всего каких-то полтора часа. За это время продумал несколько вариантов разговора с Лисой. Она, ясное дело, пошлет меня. Значит, мне нужно придумать такие аргументы, чтобы рыжая согласилась провести со мной вечер. Посидим где-нибудь, поужинаем, поговорим. Она присмотрится ко мне, и я ей обязательно понравлюсь.
